Триумфатор "Золотой маски" Владимир Кузнецов поставил в столице "Нашествие"

2025-07-13T11:18:16Z — У заправских театралов есть минимум два повода пойти на этот спектакль в Театр Моссовета. Первый - это ее режиссер. Владимир Кузнецов из Владимирского театра драмы, триумфатор последней "Золотой маски": его "Черные доски" по рассказам Владимира Солоухина названы лучшим спектаклем, а сам он - лучшим режиссером.

Второй повод - сама пьеса. "Нашествие" советский классик Леонид Леонов писал в первые годы Великой Отечественной войны, и сразу после публикации в "Новом мире" ее расхватали театры. Труппа Моссовета во главе с легендарным Юрием Завадским откликнулась на военную драму Леонова одной из первых. Поставили ее в эвакуации в Алма-Ате, а затем благополучно перенесли на столичные подмостки.

И вот теперь - долгожданное возвращение. Повод - 80-летие Победы. Но, может быть, и не только этот…

"Нашествие" играют на моссоветовской Сцене под крышей. Зрительные ряды стоят не в ширину зала, а в длину. Точно по такому же пути недавно пошел Театр музыки и поэзии Елены Камбуровой в спектакле "Петербург-Петроград-Ленинград". Там напротив зрителя выстраивалась широкая панорама набережной Невы - здесь перед глазами не менее широкая галерея с арками. Такие часто можно встретить в среднерусских городах - как раз в одном из таких городков и происходят в пьесе все события.

Город накануне вторжения немцев. Все, кто хотел уехать, уехали - крысы, и те исчезли. Семья уважаемого в округе врача Ивана Тихоновича Таланова осталась: сам доктор, его жена, дочь - учительница местной школы, здесь же их нянька с внучкой Аниской… Эта девочка, только недавно приехавшая из оккупированной теперь деревни, пока единственная, кто на себе испытал все "благородство" высшей расы - захватчиков. Теперь она сходит с ума, повторяя рассказ о том, что сделали фашисты с ней и с другими девушками в их селе.

Домой возвращается из четырехлетнего заключения и единственный сын врача - Федор. За что сидел? В первых постановках, а также в вышедшем следом за ними, в 1944-м, фильме режиссера Абрама Роома вскользь проговаривается бытовая версия - кого-то приревновал, чуть не убил. Но стенограммы худсоветов помнят, как на обсуждении военкор и писатель Константин Симонов вдруг огорошил всех - не мог Леонов задумать пьесу про банального уголовника! "Это был репрессированный по политическим моментам человек".

Знатоки истории - а кто у нас ее не знает лучше всех - могут спросить: неужто же Леонов, при живом-то Сталине, вывел вдруг героем этого безвинного "врага народа"? Удивитесь, но в еще 1939-м у Леонова в пьесе "Метель" говорилось о "большом терроре" настолько откровенно, что во время "перестройки" девяностых многим и не снилось. Эта самая "Метель" шла в нескольких театрах, в августе 1940-го даже попытались выдвинуть ее на Сталинскую премию… Все-таки мы многого не понимаем про те времена: они куда сложней, чем кажутся теперь. Успех той пьесы кто-то автору простить не захотел, очень кого-то зацепило - вот и в сентябре того же предвоенного года разом прикрыли все постановки, и газеты разразились приговорами: у автора - "всё клевета".

Леонова не посадили - только напугали. И в "Нашествии" уже он осторожничал. Лишь по характеру героя - дерзкому, обидчивому, лишь по некоторым репликам ("сынок-то меченный") - зритель мог о чем-то догадаться.

Новое "Нашествие" в Театре Моссовета смело превращает Федора в "политического", но - это важно - не "жертву". Так до конца он и не скажет - что такого натворил, кому что ляпнул? Что дала режиссеру Владимиру Кузнецову эта головоломка - тут прямого ответа не найти. Возможно, он скрывается в арифметическом примере: сестра героя пьесы пишет на школьной доске: 37 + 4 = 41. Это же пример, который не все решили для себя до наших дней…

"Мне было важно, - объясняет режиссер, - что перед лицом фашизма Федор понимает: нужно перечеркнуть все прошлые обиды, потому что главнее всего теперь - Родину защитить".

Обиды… Вокруг них - обид и на страну, и друг на друга - в спектакле Кузнецова всё построено. Вместе с немцами (на некоторых - латные доспехи крестоносцев) в оккупированный город возвращается и белый эмигрант, бывший купец Николай Фаюнин. Он ненавидит большевиков - они сгноили в лагерях его сына, лишили его положения и денег. Фаюнин шастает между железными немцами с макетом Архангельского собора Московского Кремля и на голубом глазу готов заверить всех: вот эти избавители от красных принесут России свет. Глупец, изменник - кто он?

Купец Фаюнин и кресты с соборов продал, и загнал себя же в угол… Всё он понял - и с садистским удовольствием подстроил так, что Талановым пришлось прилюдно откреститься от родного сына, выбравшего для себя, не месть, а честь. И Родину.

А что такое Родина? В одной из первых сцен есть мизансцена, напоминающая съемки общего семейного фото. Прием не нов, но расставляет все акценты. Дальше тема "возвращения блудного сына" занимает режиссера все больше: вот он, как на гравюре Доре, боится подойти к отцу - а вот уже откровенная аллюзия на картину Рембрандта… Федору дороги отношения с отцом, в этом ключ к пониманию всей пьесы, уверен режиссер. "Потому что в конечном итоге важно то, кем мы являемся для своей семьи, - говорит Кузнецов. - С семьи начинается Родина. С нее начинается невозможность предательства".

Что же Талановы? У них своя обида: не могут простить Федора - запятнал репутацию семьи, из заключения не написал ни строчки, а, вернувшись, кинулся с упреками на всех, включая жениха сестры - председателя райсполкома Колесникова. Сестра Ольга Таланова с Колесниковым станут партизанами - и Федора с собой не возьмут: "Зря зашёл, наследил только".

Ни у кого в этом доме не хватает любви на прощение.

Кажется, что режиссер к отцу и матери Талановым безжалостен - забитые и нерешительные интеллигенты. При их молчаливом согласии вместо красного знамени на дом повешена теперь табличка "Торговый домъ купца Фаюнина". У них на глазах насилуют, пытают и убивают горожан. С ними откровенничают "бывшие русские" - мечтавшие, чтоб немцы поскорей убили Сталина… Талановы в ответ мычат невнятно, муж канючит бесконечно: "пришей же мне, милочка, вешалку, наконец". Все это на фоне надписи на школьной доске - к приходу оккупантов: "Добро пожаловать".

Чем ближе финал, тем гротескнее - дом Талановых режиссер превращает в сущий ад. И когда, кажется, что ничего их уже не спасет, - сын Федор совершает подвиг: он идет на казнь вместо Колесникова, жертвует собой ради всех них.

… Под крышей театра висят три шинели - Федора и двух партизан. Каски поверженных "рыцарей света" кучкой у подножья Голгофы. Здесь же Талановы - прозревший отец и нашедшая сына мать. "Он с нами…"

Нужен сегодня такой библейский разговор о войне и семье? Получилось ли у Кузнецова не сфальшивить? Мне показалось: получилось. Хоть и режет слух - когда проговариваются в микрофон авторские ремарки Леонида Леонова. Или когда все в тот же микрофон читаются стихи Сергея Михалкова "Спать легли однажды дети"…

Помогает режиссеру блестящий актерский ансамбль. Прежде всего, Алексей Трофимов в роли Федора Таланова и Владимир Прокошин, играющий Фаюнова. Помните, как Борис Плотников и Анатолий Солоницын гениально воплощали "свет и тьму" - Сотникова и следователя-полицая в последнем фильме Ларисы Шепитько? Здесь то же восхождение - актеры поднимаются на тот же уровень.

Так что имейте в виду: ближайший показ "Нашествия" в Театре Моссовета - 29 июля.

Читайте также: