«Подобных Курчатову не было» 120 лет назад родился отец советского плутония. Почему его имя оказалось в тени?

2025-08-02T21:01:29Z

В августе исполняется 120 лет со дня рождения Бориса Курчатова, талантливого ученого-радиохимика, младшего брата «отца атомной бомбы» Игоря Курчатова. Его жизнь и творчество неразрывно связаны с Курчатовским институтом, неизбежно — с жизнью и деятельностью старшего брата. «Лента.ру» рассказывает о выдающемся ученом, который, как считается, работал «в тени» знаменитого брата. Так ли это на самом деле?

Было что-то в Игоре Курчатове античное, монументальное. Седая борода, часть его классического образа, роднила его с богом — то ли из скандинавской, то еще из какой-то другой мифологии. Но ясно, что из языческих времен.

Борис, младший из братьев, внешне вписывался в стиль послевоенных европейских интеллектуалов. Вероятно даже, французов. Говорят, он отличался сдержанностью и скромностью. Тем мощнее оказывался эффект от его внезапных эскапад. Однажды, заскучав на затянувшемся заседании Академии наук, Борис попросил своего охранника набрать побольше пробок от шампанского. С кучей пробок Борис Курчатов пробрался в гардероб и рассовал их по карманам пальто академиков, приговаривая: «Пусть жены заподозрят, чем их мужья по ночам занимаются!».

Подобные буффонады были чуть ли не единственным средством хоть немного отвлечься от тяжелых будней. Ведь отдыха советским ученым на заре рождения нового мира — дивного, страшного, невероятного, как раз и не хватало. Как такой человек выбрал столь непростую стезю? У него не было выбора. Древние греки называли это «роком».

Первые шаги были сделаны на земле древнего Урала. Борис Курчатов родился 3 августа 1905 года, на пару лет позже брата Игоря. Как свидетельствует официальная биография, «родился на Симском заводе Уфимской губернии». Сегодня это город Сим Челябинской области. Родился в семье частного землемера, который после революции он перешел на службу в советские земельные органы. Стараниями Бориса неплохо изучена родословная Курчатовых.

Детство Бори прошло в переездах. Сперва отец перевозит семью в Симбирск, а потом в Симферополь. Росли братья в спартанских условиях, вызванных бедностью. Это компенсировалось буйной детской фантазией и жадным любопытством к окружающему миру. Досуг будущих участников атомного проекта отличался разнообразием, несмотря на скудость средств.

В своих воспоминаниях экс-однокашник Курчатова-младшего Алексей Клименко припоминает, что дети играли в настольные игры, в частности — в «Тише едешь — дальше будешь». Оживляет всю эту историю тот факт, что, казалось бы, забытая детская забава начала прошлого века, не так давно фигурировала в современном южнокорейском сериале «Игра в кальмара».

Из прочих развлечений: запойное чтение (Жюль Верн, Майн Рид и другие авторы, плюс журнал «Вокруг света»), шахматы и любительское конструирование.

По словам Клименко, Боря часто болел, из-за чего пропускал занятия, что не мешало ему оставаться круглым отличником. И вообще он был не по годам серьезным юношей, благодаря чему его внезапные шутки отличались сокрушительным эффект и били наповал, как та история с пробками из-под шампанского, с которой началось наше повествование.

В 1921-м Борису исполнилось шестнадцать. Он поступил в симферопольский общеобразовательный техникум. Там он, как и в гимназии, был на высоте — в этом заслуга гимназического математика Миронича, который заложил в юношу серьезную базу. Слабое здоровье подростка бросалось в глаза и тут.

«Память сохранила ярко образ Бори Курчатова. Когда я его увидела впервые, я подумала о нем, как о больном и слабом мальчике. Сидел он на первой парте, согнувшись, как будто ему было трудно держать свое худенькое тельце с узкой грудной клеткой и такими же узкими плечами. <...> Только книга, книга была его единственным собеседником», — вспоминала однокурсница Бориса годы спустя.

В 1923-м Борис успешно окончил симферопольскую среднюю «единую трудовую» школу и поступил на естественно-историческое отделение физмата Крымского университета. Осенью 1924-го после его закрытия, перевелся в Казанский университет, который окончил в статусе химика-исследователя три года спустя.

Здесь надо отметить, что пути братьев на этом временно разошлись — старший сделал упор на физику, младший — на химию. Однако молодая наука радиохимия и открытия в области деления атома сделают так, что впоследствии они снова сойдутся. Начиналась эпоха взаимопроникновения наук и преодоления узкоспециальных рамок. Попросту говоря — интеграции и конвергенции.

В обоих университетах сдавал на «отлично» практически все экзамены. И это несмотря на серьезные препятствия. Если в гимназии ему мешало слабое здоровье, в университете к этому добавилась необходимость зарабатывать на хлеб.

В 1924-25 годах Борис Курчатов подрабатывал в обществе «Долой неграмотность», также трудился разнорабочим в Доброхиме и ряде других мест. Во время производственной практики написал первую научную работу, которую местные специалисты признали достойной опубликования, впрочем, ее так и не опубликовали.

Так что к моменту окончания университета официально опубликованных научных работ в его кейсе не было. Кафедра особо и не привлекала к этому студентов. Но потенциал налицо.

«Я был старше Бориса Курчатова на один курс, но сдавал одновременно с ним интегральное исчисление. Студентов было много, мы заполнили аудиторию. Профессор (или еще доцент) Яблоков стал обходить наши ряды и каждому вписывал в его листок, импровизируя, по три задания. Курчатов (он сидел передо мною) решил эти уравнения так быстро, что Яблоков не успел отойти от него и тут же расписался в его “зачетке”, а других, подобных Курчатову, тогда не нашлось», — писал в своем очерке однокурсник Курчатова-младшего.

По окончании вуза Игорь сосредоточился на физике ядра, а Борис увлекся радиохимией, областью, которая впоследствии стала ключевой для развития атомной промышленности. Он работал в Ленинградском Физико-техническом институте (ЛФТИ), где исследовал радиоактивные элементов. Здесь-то и сошлись снова братья. Игорь работал у академика Абрама Иоффе и возглавлял лабораторию ядра в Ленинградском физико-техническом институте. Борис присоединился к брату в 1928 году, его исследования были посвящены полупроводникам.

«В 1938 году Ученым Советом Лениградского Индустриального Института присвоена ученая степень кандидата физико-математических наук без защиты диссертации за работы по физике диэлектриков и полупроводников», — писал в автобиографии Борис Курчатов.

С момента трудоустройства в ЛФТИ братья начинают плотно сотрудничать. Современники отмечают удивительную, на первый взгляд, внешние различия старшего и младшего брата, при внутренней идентичности.

В 1936 году Игорь и Борис Курчатовы совместно с физиками Мысовским и Русиновым открыли ядерную изомерию брома. Исследования проводились в Радиевом институте, и открытие было признано высочайшим достижением советской физики в предвоенный период. А потом пришла война.

Война разделила братьев. От военной службы Борис был освобожден по здоровью. Сырой ленинградский климат неблагоприятно повлиял на легкие — дважды пришлось лечиться в специальном санатории. В начале августа 1941-го, вместе с физико-техническим институтом, он эвакуировался в Казань.

Игорь же в начале войны вместе с Анатолием Александровым разработал метод размагничивания кораблей для защиты от морских мин и приехал в Севастополь для реализации проекта. Его система была установлена на сотни кораблей и обеспечила полную защиту от немецких магнитных мин. После этого он будет работать в Казани и Москве.

По собственным воспоминаниям, Борис уезжал подавленный. Жить и работать приходилось в стесненных условиях. Часто голодали. Еще и зима сорок первого оказалась суровой. Борьба за мало-мальские бытовые условия отнимала силы. Работали и жили в одних и тех же помещениях — в стенах Казанского университета. Кабинеты, склады, мастерские, спальные места — все сбилось в кучу. Дров не хватало. Работать приходилось по 16-18 часов в сутки.

В этот и без того тяжелый период смерть пришла в дом Курчатовых-старших. Первым ушел отец — осенью 1941 у него становилось сердце. В апреле 1942, не пережив тяготы блокады и долгую эвакуацию, в эвакогоспитале в Вологде скончалась от истощения мать. Этот двойной удар оставил неизгладимый след в душе Бориса. Всю оставшуюся жизнь он будет винить себя: не разделил судьбу родителей, а надо было остаться в Ленинграде, не бежать от судьбы.

Тем временем, Игорь Васильевич, вернувшись в январе 1942 года с Черного моря, столкнулся с собственным тяжелым испытанием. Почти сразу же после возвращения он был сражен крупозным воспалением легких. Борьба за жизнь в условиях военного времени была долгой и изнурительной.

Борис Васильевич держался из последних сил. И хотя он бодро рапортовал, что трудности не тормозили прогресс в научной работе, он держался из последних сил. Повезло перебраться в отдельную комнату в квартире на улице Чехова.

«Комната была холодная и сырая, и у Бориса Васильевича снова появилась реальная опасность заболеть ревматизмом. В октябре-декабре он перенес грипп и дважды бронхит, на время болезни перебрался к Марине Дмитриевне. Вместе они читали грустные письма от мамы и бодрые от Игоря Васильевича», — пишет историк Раиса Кузнецова.

С окончанием зимы жизнь начала налаживаться и работа на благо фронта продолжилась. В 1942-м году Борис с коллегами синтезировал состав, гиперчувствительный к инфракрасному излучению. На базе этого изобретения удалось сделать ряд оптических приборов, которые помогали бойцам РККА в ориентироваться в условиях ночных танковых атак, что позволило более эффективно распознавать вражеские объекты. Сколько это спасло жизней простых советских солдат — остается только догадываться.

Физик Абрам Иоффе назвал эти исследования «темновидением» и оно до сих пор используется в науке. Работа выдвигалась на соискание Сталинской премии, в итоге взяла премию АН СССР. Приз составил три тысячи рублей, приличную по тем временам сумму. Так, в 1943 году среднемесячная зарплата рабочего в тылу составляла 403 рубля.

Вплоть до весны 1943-го Курчатов создавал все новые и новые необходимые для фронта вещи. Работа шла напряженная. Как уже говорилось, проекты, рассчитанные на несколько лет, выполнялись за считанные месяцы. С одной стороны — хорошо, с другой стороны, все это давалось ценой невероятного напряжения сил — физических, интеллектуальных, духовных. В таком ритме и темпе жила вся страна. Любой из воинов или тружеников тыла согласился бы с мыслью, что хорошо бы работать с огоньком, но без таких поводов и стимулов. Но выбирать не приходилось. Люди выполняли свою работу, и делали это на совесть.

В мае 1943-го Бориса срочно вызвали в Москву. Вскоре Борис приехал в Лабораторию №2, где верховодил старший брат. Разворачивались работы по «урановому проекту». Дело государственной важности, курируемое Лаврентием Берией.

На первом этапе решения атомной проблемы Борис Курчатов проводил радиохимические эксперименты по получению нептуния и плутония.

«Еще летом 1943 года он [Игорь Курчатов] вызвал из Казани своего брата Бориса Васильевича и предложил ему заняться получением и изучением свойств трансурановых элементов № 93 (нептуний) и № 94 (плутоний). Расчеты теоретиков показали, что плутоний, точнее, его изотоп с атомным весом 239, как и уран-235, способен делиться под действием тепловых и быстрых нейтронов. А значит, может стать ценнейшим ядерным горючим, пригодным и для осуществления управляемой реакции, и для создания атомной бомбы», — вспоминал доктор физико-математических наук Константин Мухин.

Можно сказать, Борис стал правой рукой Игоря Курчатова. Пригодились фундаментальные знания в области радиохимии, помноженные на научную интуицию. Его наработки помогли найти решение задач, связанных с получением и очисткой плутония. Его группа выделяла плyтоний из облученного урана. Здесь важно отметить, что плутоний — ключевой компонент ядерного оружия. При этом работа была сопряжена с колоссальным риском для жизни, а Борис, по воспоминаниям коллег, часто рисковал и не щадил себя.

Как отмечал Абрам Иоффе, Борис Курчатов использовал накопленные к тому моменту советской наукой теоретические знания для разработки выпрямителей нового типа.

«Заключенный в алюминиевый цилиндрик диаметров в 2 сантиметра, он выпрямляет токи до 150 ампер при напряжениях до 12 вольт. По сравнению с медно-закисными выпрямителями плотность тока здесь повышена в 200 раз… Аналогичные выпрямители появились недавно и в США, но они значительно хуже выпрямителей Курчатова», — писал Иоффе.

В 1944 году Лаборатория №2 запустила циклотрон М-1. Он способствовал решению все той же первостепенной задачи — получения плутония. Облучая нейтронами уран, ученым удалось накопить нужное количество плутония.

В итоге, за два года Борис с командой первыми в СССР получили необходимое для атомной бомбы количество плутония. По данным историков, именно в тот момент СССР, вынужденный приостановить работы по атомному вопросу 22 июня 1941-го, стал нагонять ведущие страны. А именно — вернулся к довоенному уровню атомной науки, который был высок, и пошел дальше — по пути прогресса.

И здесь важно отметить еще один момент. Известно, что Игорь Курчатов одним из первых обратил внимание на экологический аспект, связанный с ядерным проектом. Так вот, Борис также задумывался об обратной стороне своей работы. Более того: его исследования по теме вошли в доклад для ООН. И именно тезисы Бориса легли в основу требований советской страны по запрещению ядерных испытаний.

29 августа 1949 года на Семипалатинском полигоне была испытана первая советская атомная бомба РДС-1. А ведь в США, когда до них доходили слухи о почти готов атомном оружии страны советов, считали, что русские блефуют и что не смогут создать нечто подобное ранее 1952-го.

Нагнать отставание в этой области и удивить американских коллег и политиков удалось в том числе благодаря усилиям Бориса Курчатова. После этой знаменательной даты Борис продолжил работу в заданном русле. Историки отмечают, что он также внес большой вклад в развитие ядерных реакторов, включая силовые установки для первых советских атомных субмарин. Темпы, взятые в самые трудные годы, впоследствии уже не снижались.

В Москве, на территории Института атомной энергии, будущего Курчатовского института, Игорь Курчатов выбрал самый скромный уголок и построил там дом, посадил фруктовый сад. Этот особняк стал легендарным, и получил название «хижина лесника». Там, в особой тишине и под сенью фруктовых деревьев, хорошо думалось над сложными задачами. В этом уютном месте до 1948-го жил и трудился Борис Курчатов. Он занимал комнату на первом этаже.

По воспоминаниям коллег, его рабочий день был расписан по часам и даже по минутам. Просыпался с утренними пташками и первыми лучами солнца, мчался в лабораторию, благо она была неподалеку, в пяти минутах ходьбы. День пролетал в трудах. Возвращался за полночь. Собственно, данные темпы он взял еще в Казани, и, как уже отмечалось, впоследствии они не снижались. Но рос качественный показатель, и с каждым новым открытием он и его команда выходили на новый уровень.

График был ненормированный, и все-таки на отвлечение от глобальных забот находилось время. Отдыхали, как правило, по воскресеньям. Опять же, если работа позволяла, если не было срочных неотложных дел. Как Борис устраивал свой досуг? Иной раз любил посидеть на берегу Москвы-реки с книжкой или с удочкой. Если хотелось чего-то более активного — играл с братом в бильярд, бадминтон, шахматы.

Перемены в личной жизни наметились в 1947-м. Тогда он женился на выпускнице химфака Московского пединститута Людмиле Мухиной. Впоследствии она работала в его секции радиохимиком.

В 1949-м молодая семья обрела собственное жилище. Этому предшествовали разные бытовые неудобства, знакомые любой молодой семье. Но ценному ученому помогли связи, и вот уже для ведущих специалистов Лаборатории №2 построили дом.

Дом находился в районе Щукино. Комфортабельный современный комплекс выстроили по проекту архитектора Леонида Карлика под руководством Ивана Жолтовского, одного из старейшин советской архитектуры. В каждом подъезде было по две квартиры на этаже, которые могли иметь две, три или четыре комнаты.

Разместились с комфортом, и, кажется, впервые за долгое время Борис обрел и собственное жилье, и семейный очаг. И все-таки «хижина лесника» осталась родной навсегда. Место, где братья встречались в неформальной обстановке, без галстуков. Куда можно было пригласить друзей юности, поностальгировать, помечтать о светлом будущем.

Выдающийся физик Игорь Головин, ученик легендарного Тамма, сохранил ценные сведения о поздних годах жизни Игоря Курчатов. Головин отмечал, что в последние годы Игорь Курчатов много думал о будущем — мира, СССР, родного института. Он считал, что будущее за учеными особой породы — за учеными-мыслителями. Под мыслителями подразумевалось особое сочетание качеств, близкое к идеалам эпохи ренессанса. Когда ученый, помимо знаний в подведомственной ему области, сочетал бы в себе гуманистические идеалы и широчайший культурный кругозор. Так вот, к такой категории Курчатов-старший относил и своего более скромного брата. Он считал его лучшим из лучших.

В связи с этим возникает вопрос, почему до сих пор считается, что младший Курчатов так и не вышел из тени старшего брата? Этот момент стоит прояснить, так как он не столь прост и в нем содержится множество нюансов. Игорь Курчатов никогда не подавлял Бориса, не затирал его на задний план. Конкуренции между ними не было и быть не могло, ведь каждый работал в своей области и никто никому не мешал. Но так сложилось, что Игоря Курчатова знали многие, а Борис был известен узкому кругу лиц. Так сложилось и в исторической перспективе — Игоря знают многие, представляют как он выглядит, чего нельзя сказать про Бориса.

Игорь общался со Сталиным, его тезисы обсуждали именитые заграничные коллеги. В 1956 году ему доверили выступить на внеочередном XXI съезде. Он был, если можно так выразиться, более медийной фигурой, чем младший брат. Точнее, брат таковой не являлся вовсе.

Однако Бориса это никак не коробило, и ревности он к Игорю никакой не испытывал. Настолько поглощала его работа. Кроме работы, непосредственно стоявших перед ним задач, а также семьи, его мало что интересовало.

Более того, излишнее внимание к его персоне нервировало бы его, заставляя чувствовать себя не в своей тарелке. Не привык он светиться на публике.

Не стремился он к славе и признанию, предпочитая тихую работу в лаборатории. Но эта тихая работа создавала базу для открытий и событий, которые потрясали мировое информационное пространство. В 1950-е СССР стал настоящей сверхдержавой, с которой приходилось считаться, и Борис был одним из тех, благодаря кому все сложилось так, как сложилось.

А с определенного момента знамя семьи Курчатовых Борису пришлось нести в одиночку. В феврале 1960-го скончался любимый старший брат. Потеряло смысл разделение на старшего и младшего. Курчатов остался один. Оставим за скобками, сколько ему в связи с этим пришлось перенести, ведь эта потеря стала одним из главных потрясений в его жизни. И если посмотреть на данную историю под эти углом, рассуждения о том, кто остался в чьей тени, выглядят и вовсе кощунственно.

Работая в последующие годы, взаимодействуя с коллегами, Борис Курчатов влюбил в себя многих, сделал так, чтобы его уважали, не прилагая к этому каких-то — сверх того — усилий. Корпус воспоминаний о нем велик, и они представляются ценным для исследователя источником

Далее Юрий развивает мысль: «И так горько, что не существует машины времени и мне никогда больше не встретиться с таким интересным человеком и теплым собеседником, как Борис Васильевич Курчатов».

И во многих воспоминаниях сквозит эта мысль об интеллигентности, некоторой неспешности, даже уютности профессора. Мысль о том, что в его кругу всегда чувствуешь себя как-то лучше, увереннее, возвышеннее. Никакого перехода на высокие тона, никакого давления авторитетом. И дело знал, и не растворился в нем настолько, чтобы воспринимать мир как сумму формул. Возможно, именно это подразумевал его старший брат, когда называл Бориса мыслителем.

В последующие годы он продолжал исследования в области радиохимии, ядерной физики, а также химии трансурановых элементов.

Его наследие насчитывает свыше 150 научных работ. Как практик он автор восьми изобретений. За это справедливо был награжден двумя сталинскими премиями и одной ленинской.

Борис Курчатов никогда не славился крепким здоровьем и не особенно себя щадил. В последние годы он много и тяжело болел, но продолжал работать. Он умер 13 апреля 1972-го. И хотя ни тому, ни другому брату, не было бы до этого дела даже при жизни, их посмертная слава даже по-разному выразилась в деле погребения.

Прах Игоря Курчатова помещен в урне в Кремлевской стене на Красной площади. Борис похоронили на Новодевичьем кладбище.

Читайте также: