Какой получилась выставка к 100-летию Дмитрия Краснопевцева в центре AZ ART

2025-09-26T09:24:39Z — В окнах московского старинного, XVII века, здания на Маросейке - увеличенные фотографии мастерской Дмитрия Краснопевцева. Черно-белые снимки похожи на гравюры, а пространство мастерской напоминает комнату средневекового алхимика. Раковины и засушенные цветы, разбитые кувшины и черепа животных, морские камушки и высушенная камбала…

Но за дверью Центра современного искусства AZ ART, где к столетнему юбилею Дмитрия Михайловича Краснопевцева открылась выставка "Равновесие неравного", попадаешь в пространство аскетичное. Нас встречает, с одной стороны, ранний натюрморт 1956 года, где соломенная шляпа и томик стихов легли рядом с тростью, словно отдыхая после летней прогулки. С другой - приоткрытая ниша то ли тайника, то ли колумбария. А в центре - портрет 36-летнего Краснопевцева, написанный Анатолием Зверевым в 1961 году.

Вроде бы, как всегда, Зверев живописует в импрессионистической манере. Тонкое бледное лицо с опущенными глазами выступает из темноты, контрастируя с темным свитером и вспыхнувшим красным ободком водолазки. Но вот странность - тихая собранная фигура написана на фоне абриса другой полустертой фигуры. Та родом то ли с фрески нездешних времен, то ли это просто светлая тень от громадной фигуры, невидимой зрителю. Это удвоение образа, которое любили символисты, совершенно неожиданно у Зверева. И при этом - поразительно точно для понимания образа Краснопевцева.

Портрет от Зверева рифмуется с автопортретом Краснопевцева, написанным годом раньше, в 1960-м, где художник рисует себя в образе Гамлета. Еще не снят ни "Гамлет" Козинцева, ни тем более "Берегись автомобиля!" Эльдара Рязанова. Но образ принца датского уже владеет умами художников. И, кажется, что ни портрет работы Зверева, ни автортрет Краснопевцева не понять без отсылки к шекспировской трагедии. В случае Краснопевцева гамлетовский монолог над черепом Йорика выглядит ключом к более поздним натюрмортам художника. Тем, где камушки и разбитые кувшины сменяют соломенную шляпу, а вместо маленького томика стихов являются толстые фолианты с обтрепанными краями.

Собственно, именно дистанция, которую дает театральная сцена, помогает превратить ужас предстояния перед смертью в философское размышление. Как, например, в монологе Гамлета о Йорике.

У художника нет сцены. Но есть традиция фламандских натюрмортов, где memento mori с убитой дичью на кухонном столе и облизывающимся котом в уголке превращается в предвкушение пира, гимна жизни. Казалось бы, нет ничего легче, чем продолжить традицию. Тем более, что опыт собственной юности, когда в 1943 году он был мобилизован и попал в школу авиамехаников в Иркутске, дал возможность пережить соседство смерти и острого счастья жизни. В своих записках Краснопевцев вспоминал: "Кроме госпиталя и гаутвахты, иногда отправляли на целые дни в город на самые разные работы. Это тоже было счастьем. И вот однажды утром счастливцем оказался я - меня назначили на не совсем обычную работу - возить покойников из морга на кладбище. Это были одинокие покойники - часто безымянные старики и старухи, у которых не осталось ни одной живой души и которых хоронили солдаты".

Тогда, в 1943-м, бывший ученик художественной школы, курсант, рисует не натюрморты, а делает зарисовки унылого кладбища близ Ангары с крестами и деревянными постаментами, увенчанными пропеллерами или винтами от самолетов. Аэродром был близко, и погибших летчиков хоронили тут же, на смиренном кладбище. Те пейзажи он набрасывает стремительно, текучая манера рисунков, в которой печальные подробности соединяются с лучами солнца, чем-то напоминает экспрессию фовистов. И очевидно, что возможность рисовать этот свет с небес, тачку могильщика и редкие деревца для 18-летнего курсанта тоже момент ослепительной свободы и счастья. И не здесь ли впервые придет понимание: "Есть особая красота руин, разрушения, красота старости, прелесть запустения, даже красота уродства, но нет красоты осквернения"?

Кажется, его путь художника предопределен: в сторону руин классицистов, по тропинке, пролегающей между голландским натюрмортом и пейзажами романтиков. Но нет, Краснопевцеву не нужны ни метафора, ни аллегория, которые так любило академическое искусство. Он избавляется от сюжета. Он в качестве персонажей берет предметы, которые чем дальше, тем больше напоминают платоновские эйдосы. Его рисунки 1960-х годов, где старые горшки, морские звезды, камни и книги обретают законченность знака, похожи на авторский лексикон, но также и на представление действующих лиц в начале спектакля. Он выводит их на сцену листа. В одной из работ три скрепленных листа бумаги, на фоне которых стоят три узкие вазы со склоненными стеблями цветов, напомнят и о ширме, и о декорациях на сцене. Его натюрморты поразительно сценичны. Не случайно стеллаж из натюрморта "Белые ящики. Аптека" 1969 года стал прообразом конструкции в экспозиции выставки в AZ ART.

Театр Краснопевцева, очевидно, отчетливо сюрреалистического свойства. Диалог автора с Моранди и Джорджо де Кирико очевиден в его натюрмортах. Не случайно подзаголовок текста о Краснопевцеве, который появляется вместе с его фото в журнале Life 1960 года в статье о молодых советских художниках, звучит так: "Сюрреалистическая тихая жизнь автора постеров". Тут, конечно, игра слов, и "тихая жизнь" - это еще и натюрморты. Но при чем тут постеры? Выставка в AZ ART, где можно увидеть и страницы журнала Life, и открытки Святослава Рихтера Дмитрию Краснопевцеву, напоминает о забытой главе жизни художника - создании плакатов фильмов для заработка в конце 1950-х. Рисунок плаката к фильму "Моя жена хочет петь", снятому в ГДР на студии "ДЕФА", - вроде неожиданной киношной "интермедии" в театре Дмитрия Краснопевцева.

Выставка в AZ ART условную театральность натюрмортов Краснопевцева изящно переносит в экспозицию (куратор Наталья Волкова, архитектура Кати Бочавар, Кристины Шквариной). И если одна часть пространства, где стеллажи построены по образу конструкций в натюрмортах мастера, напоминает кабинет курьезностей, уголок Фауста и лавку Алладина, то другая часть - с роялем и черными креслами - явно отсылает к гостиной Святослава Рихтера, на стенах которой жили натюрморты Краснопевцева.

Именно в квартире Рихтера 3 января 1962 года открылась первая выставка Дмитрия Краснопевцева. На выставке в AZ ART можно увидеть поразительный каталог - листы вступительной статьи напечатаны на машинке и сшиты посередине толстой белой нитью. Автор этого текста, которого явно знал и Рихтер, и Краснопевцев, подписался инициалами Ф.Н.М.. Кто бы ни был этот таинственный Ф.Н.М., статья его точно заслуживает внимания. Не потому только, что его продуманный текст высоко ставит молодого художника, сопоставляя его с Фальком и Сезанном. Интересна почти гомеровская интонация, что заставляет вспомнить античный гекзаметр: "Признаки временные, национальные, слишком мелки для огромного тела искусства. Оно обозначено веками, но не имеет возраста. Оно протянулось так, что легло на все народы. Оно едино и вневременно. И жалок тот, для кого грудь возлюбленной ближе мраморной пятки Венеры. Счастлив тот, кто просыпается, оказываясь среди своих вневременных современников. Они высеяны в вечность и имеют силу награждать или казнить".

Это чувство сопричастности искусства вечности, видимо, то, что объединяло и Рихтера, и Краснопевцева, и Ирину Александровну Антонову. Во многом благодаря Антоновой тесная связь Краснопевцева с ГМИИ им. А.С.Пушкина продолжилась и после смерти художника. В 1996 году, после смерти Дмитрия Михайловича, его вдова Лидия Краснопевцева передала в дар музею работы мужа, а основная часть обстановки из его мастерской была передана в Музей личных коллекций. Еще раньше, в 1994 году, Святослав Рихтер подарил Пушкинскому музею часть работ Краснопевцева из своей коллекции.

Нынешняя выставка в AZ ART продолжает традиции диалога искусства с вечностью, живописи - с музыкой. Собственно, название "Равновесие неравного" отсылает не только к словам художника о гармонии ("Неравенство - это условие гармонии, которая равновесие неравного"), но и к диалогу живописи и музыки, который поддержит музыкальная программа проекта. Пять камерных концертов, первый из которых будет уже 1 октября, запланированы до конца года.

Ирина Антонова о живописи Дмитрия Краснопевцева:

- Как человеку, Краснопевцеву в высшей степени присуще очень органичное чувство достоинства, художническая гордость, а если брать его в отношении ко времени - ему свойственно стоическое противостояние без эффектных жестов, манифестов и деклараций. (…) Его излюбленные образы - раковина, камень, засохший ствол, разбитый сосуд; они живые, но словно бы окаменевшие. Глядя на них, невольно вспомнишь: "На твой безумный мир ответ один - отказ".

Читайте также: