Входной билет на тот свет: как ошибка военного хирурга даёт шанс раненым

2025-09-25T07:19:00Z — «Единственная настоящая ошибка — не исправлять своих прошлых ошибок» (Конфуций) В зоне боевых действий хорошо проявляются и видны не только профессиональные качества, но и душевные. Зачастую решения необходимо принимать быстро и действовать энергично, не имея времени обмозговать план. Операционные,...

«Единственная настоящая ошибка — не исправлять своих прошлых ошибок» (Конфуций)

В зоне боевых действий хорошо проявляются и видны не только профессиональные качества, но и душевные. Зачастую решения необходимо принимать быстро и действовать энергично, не имея времени обмозговать план. Операционные, как правило, развернуты и подготовлены заранее, растворы нагреты, а дежурная смена в минутной доступности.

Одним словом, всё предусмотрено и направлено на спасение жизни, сокращенная логистика внутри подразделения, минимум писанины — все эти меры оправданы и изменением организационных подходов уже можно найти пару дополнительных минут на лечение.

Недалеко от нас был еще один медицинский отряд, который не мог самостоятельно транспортировать раненых из-за отдаленности и численности состава, поэтому мы создавали им плечо эвакуации, принимая либо от них на себя, либо сами перевозили раненых от них к месту посадки санитарной авиации. Последние случаи касались тяжелораненых, требующих сопровождения анестезиологической бригады.

Обычным днем рутинным сообщением довели информацию о том, что есть раненый на эвакуацию. Через десять минут силуэт в бронежилете, каске, с автоматом наперевес уверенно бросил в реанимобиль портативный аппарат ИВЛ (искусственной вентиляции легких) и кардиомонитор, сел на переднее сидение. Кислородные баллоны были заправлены заранее и ждали своего часа.

Через 40 минут в радиоэфире началась суета: сначала с КПП предупредили о прибытии «трёхсотого», затем дежурную смену позвали в оперблок, и мы увидели, как заносят носилки с лежачим, который был подключен к аппарату ИВЛ. Ведущий хирург уже был там и повышенным тоном разговаривал с анестезиологом, который сопровождал:

— Зачем ты его привез сюда?! Он тяжелый, его как три часа прооперировали! Мы-то что сможем сделать? — в сердцах крикнул Николай Константинович.

— А мне что делать было?! Я смотрю, что он давление стал сбрасывать на фоне повышения скорости инфузии норадреналина, и заподозрил причину в животе! — дерзко ответил молодой коллега.

— И сколько он сбросил?

— Около 20 миллиметров ртутного столба…

— И всего-то?!

— Коллеги, нам всем нужно успокоиться, — прервал полемику командир отряда. — Решение принято: он здесь. Необходимо разобраться в причине и определить возможность дальнейшей эвакуации.

— Ахмед Магомедович, по всей причине проблема в животе, — вмешался другой хирург, поднимая пакет с кровью, в который собиралась жидкость по дренажу из живота. — Данных за явное кровотечение нет, но геморрагический (кровяной) компонент сильно выражен.

Николай Петрович взял пакет в руку и начал с видом опытного специалиста перекатывать его в ладонях так, что подкрашенная алым цветом светло-желтая жидкость стала растекаться по площади. Затем он вылил часть отделяемого на чистую марлевую салфетку и посмотрел, как она растекается. В это время персонал с молчанием смотрел на действия ведущего хирурга отряда.

— Давайте брать, — вздохнул Николай Петрович.

— Коллеги, позовите меня, как зайдете в живот, — сухо подвел черту командир и вышел во двор.

Долго ждать не пришлось. В этот момент в отряде было спокойно, так что всё внимание этот раненый привлек на себя. Собрались даже врачи свободной смены посмотреть, как будет развиваться ситуация. Да и высказать мнение, поделившись опытом, — это тоже не лишнее.

Релапаротомию (повторная операция на животе путем рассечения передней брюшной стенки) делать быстро — нужно просто рассечь ранее наложенные швы. После того как хирурги «открыли» живот, возникло понимание причины патофизиологических процессов, проявление которых так чутко подметил Роман.

Меня включили в бригаду первым ассистентом.

Действительно, проблема была в животе, Роман был прав. Жидкость, которую все видели в пакете, заполняла пространство между органами по всем отделам живота. Органы левой половины особенно поддавались вперед и выступали выше других над поверхностью красного озера. Осушив жидкость тампонами, хирурги заметили огромный желвак в проекции левой почки. Он как раз и отдавливал петли кишок и селезенку вперед. Наши коллеги на предыдущем этапе ушили несколько ран тонкой кишки, но доступа к забрюшинному пространству делать не стали — то ли кровотечение еще не началось, то ли не увидели.

— Николай Петрович, у него напряженная гематома левого фланга! — сказал я от удивления, хотя всем было понятно, с чем мы столкнулись.

— Рустам, как он? — спросил Николай Петрович ведущего анестезиолога.

— Дозировки норадреналина и дофамина наращиваю, давление 60 и 0…

Для меня это был новый опыт, такого я до этого не встречал. Я смотрел с надеждой на оператора и пытался сам продумать ход его мыслей. Подумать, что бы я делал в этой ситуации. Сосредоточенность, нехарактерная молчаливость и резкость повторяющихся движений говорили о высоком внутреннем напряжении оператора. В подобные моменты хирург выступает дирижёром, на которого смотрит толпа. Кто-то с сочувствием наблюдает, что будет дальше. Кто-то полностью надеется на ведущего, забывая о том, что он тоже человек.

Мне стало ясно, что мы зашли в тупик: ситуация была отнюдь не из простых. Незаметно для нас в операционной собралось большинство врачей отряда. Был здесь и командир.

— Коллеги, какая ситуация?

— Товарищ командир, здесь ситуация непростая, у него большая напряженная гематома забрюшинного пространства. Скорее всего, есть повреждение магистральных сосудов, которое было не замечено на ранних сроках.

— Какое решение? — спокойно спросил командир.

— Решение сложное. Либо мы останавливаемся и пытаемся его довезти «вертушкой», либо всё-таки пытаемся оперировать. Но шансов мало.

— Он очень плох! — вмешался ведущий анестезиолог, Рустам Тимербулатович. — Травматический шок четвертой стадии с тенденцией к отрицательной динамике, прессоры (вазопрессоры — препараты, повышающие давление, в жаргонном употреблении среди медиков) уже не помогают. Шансы на успешную транспортировку и операцию одинаково низкие.

В операционной нависла тишина. Все мы понимали необходимость принятия решения здесь и сейчас. Кому его принимать? Командир несет в первую очередь ответственность за организацию работы, он может дать совет, может помочь разрешить прения. Анестезиолог смотрит за реакцией хирурга, потому что здесь последнее слово за ним — продолжить операцию высокого риска или зашить живот и ждать вертушку. Молодое поколение вопросительно смотрело то на одних, то на других, как, впрочем, и я.

Пока мои старшие товарищи взвешивали, я пытался подумать, как пойдет дело дальше. Так учил меня мой Учитель — будучи ассистентом, пытайся понимать оператора и думать о следующем шаге. На память пришло пособие американских шоковых хирургов. Но я ни разу не делал подобного на практике. Я понимал, что нужно попытаться попробовать пережать магистральную артерию ниже и выше источника предполагаемого кровотечения с тем, чтобы временно изолировать от кровообращения область операции.

— Хорошо, коллеги, действуйте! Если шансы одинаковы, то нужно пытаться. Если умрет, то пусть здесь, по крайней мере мы будем знать, что сделали всё, что смогли, — успокоил своих подчиненных командир и обратился к заместителю с тем, чтобы последний сообщил летчикам о возможной эвакуации тяжелого.

Мы начали обсуждать вмешательство.

— Николай Петрович, позвольте я попробую! — вырвалось у меня. — Боюсь, если мы пойдем напрямую, то столкнемся с большим кровотечением.

Вкратце я рассказал про свой замысел. Ведущий хирург смутился, но, глядя на меня, решил дать мне шанс.

— Мы можем упустить время. Пробуй, если не получится в течение нескольких минут, нужно будет идти напрямую к очагу. Как он? — прозвучал вопрос анестезиологу.

— Динамика отрицательная! Работайте!

Я попробовал наощупь найти аорту выше малой кривизны желудка, но как таковой явной пульсации не чувствовал. Впервые в жизни я пытался выйти на верхний отдел аорты, впервые я это делал у умирающего человека, впервые я был поставлен в жесткие рамки времени за операционным столом.

Стоит отдать должное Николаю Петровичу, который сохранял самообладание и в трудный час поверил своему помощнику. Эта редкая черта говорила о зрелости хирурга как специалиста, который смотрел на свою работу больше, чем на ремесло. Не знаю, поступил бы я так сам? Наверное, больше «да», чем «нет», потому что судьба дала мне счастье наблюдать два таких примера в жизни.

Аорту нащупать так и не удалось, поэтому я нажал, что было сил, кулаком на том же уровне, надеясь суметь прижать жизненно важный сосуд к позвоночному столбу.

— Рустам Тимербулатович, есть динамика? — умоляюще посмотрел я на ведущего анестезиолога.

— Нет, Валь, он стремительно ухудшается…

Так я стоял около пяти минут. У меня уже затекла рука в области кисти. Понимания, как сильно получается давить, уже не было — я просто давил, что было мочи. Несмотря на трансфузию компонентов крови и пособие, результата не наблюдалось.

— Валя, пошли в гематому, — Николай Петрович намекнул мне, что пора завершать попытку.

Оторвать кулак от задней брюшной стенки было тяжело, как и тяжело прощаться с очередной надеждой.

Быстрым надрезом пристеночной брюшины мы подошли к наружному краю левой почки, и вот еще одно незначительное движение — и хлынул поток крови. Я машинально зажал окно в гематому рукой.

— Амина, тампоны! — операционная сестра выверенными движениями стала подавать необходимые материалы. Она также следила за врачами и понимала, куда движется весь наш общий корабль.

Отжав тампонами область в проекции сосудистой ножки почки, мы попытались еще раз зайти в проделанное окно и выйти на источник утечки крови. Это окно было единственной возможностью для нас что-либо предпринять, и мы не хотели в тот момент думать о том, что окно возможностей для тяжело раненого солдата уже закрывалось, о чем сообщил Руслан Тимербулатович.

— Парни, он по нулям!

Через пару секунд прозвучала команда: «Остановка сердца!»

Оператор затампонировал операционную рану и левую половину брюшной полости, после чего делегировал мне задавить их руками. В это время мы следили за кардиомонитором и ждали команды от бригады анестезиологов, когда они закончат реанимацию и скажут знакомую нам фразу: «Продолжайте». Но судьба предопределила по-другому. Через полчаса была констатирована биологическая смерть.

Мы молча зашили живот, отмыли раненого от крови и в черном пакете отнесли в коридор на «эвакуацию», но только транспортом для двухсотых.

Каждый думал о своем. Мы не задавали друг другу вопросов, и все разошлись. Анестезистка проверила готовность оборудования к работе, а Амина занялась мытьем инструментов и обработкой операционной. Обедали с коллегами мы тоже в тишине, никто не говорил о произошедшем. Однако было ясно, что каждый думал о той ситуации и каждый раз прокручивал все детали в голове.

Никто из нас не понимал, мог ли он изменить ситуацию, если бы она повторилась вновь. Что было бы, если Роман не свернул на полпути и раненый боец оказался в вертушке? Смогли бы его дотянуть до госпиталя в таком случае или нет? А может, был еще какой-то способ? Всё ли мы просчитали — организация, наличие инструментов? Каждый вопрос новым порывом порождал еще большее количество вопросов — и так по кругу без остановки…

***

Вечером того же дня.

Я не мог успокоиться. Мысль о том, что такая ситуация может повториться, меня сильно тревожила. Со временем смены хирургов стали меняться. В очередной смене приехал Петр — хирург из Москвы, с которым мы были ровесниками. Впоследствии, когда старый состав уехал, мы с Петром остались единственными общими хирургами в отряде.

Я смотрел книгу за книгой, искал новые издания через доступный интернет, пока не вернулся к той, о которой вспомнил. Её написали флагманы американской травмахирургии, назвав просто — Top Knife (англ., в значении «мастерство скальпеля»). Прочитав главу, посвященную повреждениям магистральных сосудов живота, я каждый вечер закрывал глаза и представлял, как воплощаю прочитанное шаг за шагом.

Вместе с этим я искал помощи от старших коллег и позвонил в родную академию нашим профессорам.

— Мы обычно в таких ситуациях делаем реанимационную торакотомию (рассечение грудной клетки) и пережимаем аорту над диафрагмой (мышечно-сухожильное образование, отделяющее грудную и брюшную полости). Последовательность действий хорошо описана в нашем издании Damage Сontrol (от англ.: «контроль повреждений»). Однако здесь проще сказать, чем сделать…

— Да, у меня есть эта книга. Единственная проблема — это отсутствие ранорасширителей для торакальных операций, мы ждём их уже второй месяц.

Через пару дней я позвонил своему Учителю и рассказал об операции и мучивших меня вопросах.

— Валя, это очень редкая ситуация — я сам с таким не сталкивался до сих пор в своей практике. Мне нужно время обдумать. Скорее всего, нужно посоветоваться с главным хирургом N-ской больницы.

— Павел Александрович, коллеги предлагают в таком случае идти на торакотомию…

— Валя, это военно-полевая романтика, которая не приносит пользы организму пострадавшему. Вскрывая две полости, грудную и брюшную, ты нанесешь большую травму. Одно дело сочетанное ранение груди и живота, другое — вскрыть грудную клетку лишь для того, чтобы пережать аорту: это потраченное время, это кровопотеря, это риск ятрогении (повреждение органов медицинским работником) и дополнительная травма. Перспектива выздоровления в таком случае будет туманной. Я подумаю, что можно сделать в этой ситуации.

С уходом старой смены я получил должность начальника оперблока и впридачу дополнительный груз ответственности. Настал день, когда Николай Петрович сказал: «Валя, принимай смену, а я отдохну!» Он достал из разбитой тумбочки, которая выполняла роль кухонного столика, коньяк и банку тушёнки.

Трапезу с нами разделял еще один хирург многим меня старше, его ласково называли Андрюшенька. Он приехал из Москвы, и все знали про его подвязки, которыми он пользовался при каждом удобном случае. При этом доктор не славился выдающимися практическими способностями. Передавая смену и делясь опытом, Николай Петрович долго рассказывал, как наш отряд заходил на южном направлении и с чем столкнулись войска в первые дни. Было страшно слушать. Неразбериха, сумятица и самые суровые условия, в которых приходилось оказывать помощь.

Влажная салфетка, которой протирали тело, лицо и руки, после того, как высыхала, использовалась для туалета. Доктора медицинских наук выполняли обязанности стрелков-санитаров, следуя за колоннами. Сейчас были другие условия, в которых даже женщины могли спокойно жить. Сейчас у нас была операционная!

Николай Петрович рассказал о самых сложных ситуациях, с которыми пришлось столкнуться хирургам отряда при внутренней организации приема раненых. В один из моментов после долгого молчания Андрюшенька спросил: «И что мне делать, если будет подобное?»

Вопрос мне показался очень праздным, с учетом того, что было уже много сказано, я немного смутился и не смог сдержать легкой улыбки — был бы мой ровесник, точно б засмеялся. Я ждал реакции ответчика. Николай Петрович отнюдь не возмутился и, выдержав паузу, спокойно ответил, глядя прямо в глаза собеседнику: «А ты берешь вот так рукой, — при этих словах он начал сжимать кисть в кулак прямо перед лицом, — сжимаешь свои яйца крепко-крепко и идешь работать!»

В тот вечер я обошёлся лишь тушенкой. День, когда я сдам свою смену, будет потом.

Андрюшенька долго в отряде не задержался. Принимая на грудь пару вечеров подряд, однажды он стал приставать к дежурному анестезиологу-женщине и, расщеголявшись, похлопал со всей дури по лопатке пострадавшего с сочетанной травмой и переломами ребер. Он стал сразу высказывать недовольство, что не занял место ведущего хирурга, и всячески пытался обозначить важность своей персоны. Наш мудрый командир долго этого не терпел — через несколько дней Андрюша уехал в подвижную медицинскую группу, которая обеспечивала командные пункты, а после и вовсе пропал среди подразделений на территории Луганской Народной Республики.

Через время ответ нашёлся. Со мной на связь вышел Учитель и сообщил, что мои поиски велись в верном направлении.

— Валя, как я и думал, ключ к аорте лежит через правую ножку диафрагмы. Правильно пишут американцы. Тебе нужно рассечь связки над желудком, мобилизовать левую долю печени при необходимости и развести мышечные пучки ножки диафрагмы. Далее тупым способом обходи аорту со всех сторон и бери на зажим. Кирилл Николаевич считает так же: выходить на аорту через торакотомию только в случае тяжелой сочетанной травмы.

— Вас понял, надеюсь, не пригодится! — шутливо ответил я.

Операцию, на которой мы потеряли раненого, я стал вспоминать реже. Тот азарт, с которым я готовился к очередной встрече с фатальным ранением, сходил на нет. Мне казалось, что точка над «i» для меня поставлена. Большего я сделать не мог. Идти в бывший украинский морг просить попрактиковаться могло обойтись большим политическим скандалом. Я стал больше внимания уделять организационным моментам. К нам поступили наконец-то линейные сшиватели полых органов, и мы с сестрами вместе пытались разобраться в их конструкции и особенностях сборки, чтобы на операциях это происходило машинально.

Мы хорошо сработались новой сменой, с Петром ладили на операциях и быстро координировали свои действия. До этого момента пациенты поступали в основном с легкими ранениями и травмами. Иногда были отрывы или разрушения конечностей — эту работу мы доверяли нашей команде травматологов.

Громкий голос по рации предупредил нас о поступлении тяжелого «трехсотого». «Тигр» (бронированный внедорожник) быстро заехал на территорию отряда и резко затормозил напротив входа в оперблок. На носилках несли одного бойца с разорванной и окровавленной формой в области живота и ног. Сопровождающий сообщил, что их подразделение попало под артиллерийский обстрел и по его завершению раненого привезли сразу.

Повязки, положенные наспех, были сбиты. Санитары быстро разрезали и сняли одежду с обувью, а свободная медсестра уже зарядила лезвие в зажим и приготовилась брить парня. Однако вопрос с бритьем потерял актуальность, когда все обратили внимание на его живот. Помимо множественных повреждений в средней части была огромная рана, через которую вышли петли кишечника, покрытые песком, ошметками одежды и щепками.

К этому моменту Коля — дежурный анестезиолог — уже оценил состояние и сообщил свое видение.

— Нам нужно поторопиться! Давление низковато — 50/0 (миллиметров ртутного столба). Пошли прессоры и эритроцитарная взвесь, плазма на подходе.

Мытье рук, операционного поля и ограничение операционного поля бельем, согласно технологии, занимает не менее 10 минут. У нас не было ни одной.

— Неужели ситуация повторяется? — подумал я.

Страха сейчас не было, была только решимость к энергичным действиям, чтобы не повторить ошибки.

— Петя, ты мойся (жаргонное обозначение обработки рук антисептиками), потом начнешь лапаротомию, — сказав это, я быстро накинул стерильный хирургический халат и надел перчатки.

Я завел правую руку через отверстие в брюшной стенке и нажал кулаком над желудком, чтобы придавить аорту к позвоночнику.

— Коля, я задавил аорту! Сейчас не спешим! Засеки время и смотри за динамикой!

— Принял! Плазма уже готова к инфузии!

Петя быстро подготовился к вмешательству: обойдя меня, он аккуратно отграничил операционное поле бельем и сделал лапаротомию. В животе была каша из опилок, крови, песка. В разных местах виднелись разрывы кишечника из которых мелкими струйками поступали свежие порции крови с зеленым калом. Петя меня заменил, «наступив» кулаком на аорту. Пока он пережимал главный магистральный сосуд, я бегло осмотрел брюшную полость: источником кровотечения явились множественные повреждения: как за всеми ними угнаться? Мы обсудили план, и я предложил мобилизовать аорту под диафрагмой для качественного пережатия.

Настало время самого настоящего экзамена по хирургии, когда оценку испытуемому ставит сам пациент, если только жив останется. Особенность хирургии состоит в том, что мы начинаем оперировать своих больных заранее — в голове. Так что к тому времени часть моей работы уже была сделана, дело осталось за малым — воплотить задуманное в реальность.

С пережатием аорты появилась свободная пара рук ассистента. Мы наскоро промыли брюшную полость, и кровотечение явно остановилось.

— 80 и 60! Пульс 120! — подбодрил звонкий голос анестезиолога. — Ушло две дозы эритроцитарной взвеси и два пакета плазмы.

Пару грубых швов на печени.

— Валя, с кишками что? Здесь минимум резекция (удаление) участка и три анастомоза!

— Нет! Нас не поймут коллеги! Он в травматическом шоке — всё развалится! Глушим намертво лигатурой!

Взяв толстую нить у Амины, я провел её под разрушенным участком кишки и с усилием сделал три узла. Лигатура раздавила стенку так, что с неё стал сочиться сок, а её обрывок завернулся бантиком, как у сардельки.

— Валя, ты уверен? Ты делал когда-нибудь так? — преодолевал себя Петр.

— Нет… Но видел в одной книге. Наша задача сейчас остановить кровь и вернуть душу в тело раненому. На следующем этапе его стабилизируют и доделают всё необходимое.

— Ладно… Полагаюсь на твое чутье… Всё-таки ты оператор…

Зажим с аорты был снят. Сейчас мы проверяли качество проделанной работы. Задержанная кровь между головой, сердцем и легкими обеспечила кислородом самые важные органы в критический момент. И когда объем её был восполнен, чтобы хватило на остальные члены тела, зажим был снят. Еще пара штрихов — и протечки были остановлены окончательно.

— Коля, как он?

— Парни, мы даже от прессоров отходим, похоже! Давление держит практически сам! — радостно отозвался анестезиолог.

— Петя, нам нужно быстро зашить живот, а то он тепло теряет.

— Такую дыру не стянем. Как закрывать-то будем?

— А давай пакет зашьем! Я видел пару раз, как это делают при перитонитах, — метод открытого ведения живота.

Подобные клинические наблюдения встречались впоследствии мне еще пять раз. Кому-то удалось сохранить жизнь, кому-то лишь подарить дополнительные десять дней мучений в безуспешной борьбе за неё. Так или иначе.

Но тот первый умерший парень никогда не будет мною забыт. Ведь он научил меня и помог спасти еще несколько жизней ценой своей. Быть может, таким образом он заработал пару баллов для входного билета на том свете.

***

Как приятно ощущать вечернюю прохладу наступающего и пока безмятежного вечера. Сычи тоскливо напоминали о Родине, о семье.

В курилке люди в халатах смеялись и вспоминали прошедший день, делясь каждый своими воспоминаниями. Боец остался жив, его забрали на «вертушке» в севастопольский госпиталь через 60 минут после окончания операции.

Читайте также: