Как живописец Александр Бенуа чуть не потерял свою возлюбленную

2025-09-23T18:10:07Z — Свою (или не свою) женщину можно знать с 6 лет. Александр Бенуа - известный живописец и историк искусств нашел деву Атю (Анну), когда им было как раз по 6, на свадьбе брата - его и сестры - ее. "Я помню среди толпы взрослых девочку в белом платье, с белым бантом, очень дичившуюся и конфузливую" (здесь и ниже - Бенуа. Мои воспоминания).

Свою (или не свою) женщину можно знать с 6 лет. Александр Бенуа - известный живописец и историк искусств нашел деву Атю (Анну), когда им было как раз по 6, на свадьбе брата - его и сестры - ее. "Я помню среди толпы взрослых девочку в белом платье, с белым бантом, очень дичившуюся и конфузливую" (здесь и ниже - Бенуа. Мои воспоминания).

В году 1885-м, когда им было по 15 лет, Бенуа отчаянно влюбился в портрет в почтенном семейном журнале "Нива". То была Цукки - балерина из Италии, самое "полное воплощение женственности". Ее влажный полуоткрытый рот сулил столько бесконечного счастья"! И Атя, та самая Атя, вдруг ему "почудилась... до странности тождественной этому портрету - точно именно с нее и рисовал художник".

Неудержимая страстность бытия! Как-то он зашел к Ате в комнату (родственные семьи), вокруг книги, пальцы в чернилах, на дворе - экзамен, за окном - вид на Поцелуев мост (Петербург), а у нее "свежие, очаровательной формы ярко-алые губы", и "в зеленоватых чуть "китайских" глазах бегают искорки-чертики". Тот самый портрет! Невозможно удержаться от поцелуя! А ей некогда! "Она, все еще смеясь, ускользнула в соседнюю гостиную, когда же я бросился за ней, она ловким движением оттолкнула меня, прошмыгнула обратно в кабинет... и вслед за тем повернула в замке ключ".

Ей 16, ему 15, сочельник 1885 года. Елка для взрослых и детей в квартире брата, они - рядом на угловом диване. "Вся эта обстановка торжественного ожидания настроила нас на совершенно особый лад". "Я... дотронулся до ее руки. И не только я не встретил ее отпора, но пальцы ее сомкнулись на моих... Так мы и продолжали сидеть рука в руке, в полном молчании и в каком-то блаженном оцепенении... Мне представилось тогда же, что состоялась наша помолвка!"

1 января, 1886-й. У Ати бешеный успех, к ней куча визитеров, звонок следует за звонком, будущий искусствовед и живописец дуется в соседней комнате. Но между звонками она к нему приходит, и это превращается "в своего рода обыкновение... Вернулся я домой с такими кровавыми губами, что мамочка воскликнула: "Что с тобой?" Что с ним? Он Атю поставил "на недосягаемый пьедестал. Она стала для меня святыней! Я даже в воображении не допускал... "слишком свободных" желаний в отношении ее". Жесточайшие меры для умерщвления плоти! Спать в мокрой холодной рубашке! "И это зимой и при открытой форточке!"

Каждый день он встречал ее после школы, дистанция в несколько верст, "школы наши находились на разных концах города". Потом - быть вместе, Невский проспект, Большая Морская. "Как я бывал счастлив, когда... слышал из ее уст ожиданный вопрос: "Не зайдешь ли?" Над ее квартирой был огромный чердак, где "водились крысы необыкновенной величины". "Нижнее сводчатое помещение" было, "как в средневековом замке". Квартира родителей была большая, в башне казармы морского флота. Башня и сейчас там есть. "У нас у всех... потребность в романтике была так сильна!"

О чем они болтали бесконечно? Это были серьезные разговоры. Музыка - раз, театры - два, а для "художнических восторгов" А. Б. завалил ее альбомами. Покрывал космос ее изображениями (древняя египтянка)! Мать купила ему (он просил) "кресло черного дуба" с кариатидами, крылатыми драконами и львиными лапами. Так будет обставлен их будущий дом!

Им 16, дача, танцы, Атя вальсирует, ее обнимают "другие мужчины" ("я ненавидел балы"), шуточный скандал с хозяином, А. Б. убегает, они ссорятся и еле-еле находят на окраине извозчика. "Сидя на... тряском экипаже, мы... неожиданно перешли на мировую, и тут я и спросил Атю, согласна ли она быть моей женой (ждать еще несколько лет). Она без всякой оговорки отвечала, что согласна, и, когда мы сходили с дрожек, то уже сияли оба счастьем, почитая себя всерьез женихом и невестой. Очень кстати... взошло за Исакием солнце, и все вокруг нас озарилось и заблистало".

И разверзлась буря. У старшего брата А. Б. заканчивалось скандальное супружество с женой, сестрой Ати. Та видела в А. Б. "второе издание" своего мужа. Другая сестра Ати тоже "сеяла смуту". Начались "науськивания и наговоры". "Атя скрепя сердце делала попытки прервать наши свидания, но вся ее решительность рушилась, как только я добирался до нее" ("тысячами способов"). Они виделись тайно - улицы, церковные службы. Лишь бы их не терзали Монтекки и Капулетти - их семьи.

Но "мучительная драма" все-таки случилась. Ей 19, ему 18, 1888 год. Она поддалась уговорам сестер, бросила с ним встречаться и уехала на дачу. "Я решил себя уморить голодом... На третий день я настолько ослабел, что еле плел ноги". Его потащили к ней на дачу, к врагам он не пошел, отправил представителя, а сам растянулся на песке, слабея. "Не прошло и получаса, как я увидал над собой лицо моей возлюбленной, озаренное... особенным выражением тревоги и любви... Я вскочил, и через секунду мы уже сидели, обнявшись, чуть не плача от радости, раскаяния и счастья". Его спасли 2 бутылки кваса, "полдюжины свежепросольных огурцов", фунт чайной колбасы и "целая банка брусничного варенья".

Они замкнулись (друг на друге), закрылись в "аскетизме": театры нельзя, "невинные вечеринки" тоже нельзя ("во время танцев Атю обнимают другие мужчины"). В сумраке "все чаще ссорились". Раздражение и ревность "приняли какой-то хронический характер". "Я устраивал бурные сцены, осыпая Атю незаслуженными упреками". А еще ведь "жажда свободы и молодого веселья"! А их не было!

Февраль 1889 года. "Наша замкнутость... стала невмоготу". "В один вовсе не прекрасный день между нами произошло... объяснение в... дружественных и ласковых тонах, но и без намека на прежнюю пламенность... Мы вернули друг другу свободу и расстались с решением больше не встречаться". А. Б. погрузился в страдание "до безумия", Атю, испытывавшую "что-то подобное", увезли за границу, а потом "раны... зарубцевались, и у каждого потекла своя жизнь... в своем роде сносная".

Год 1891-й, разрыву 2 года, им за 20. Ему радостно доносят: "А Атя у нас уже невеста". Ее сосватали за состоятельного ("не старого") инженера из Москвы: тот навестил ее, она заверила, что он ей не противен, тут же случилась помолвка. "Я в ту минуту никакого укола не почувствовал и пожелал счастья своей бывшей невесте совершенно искренно". Но "где-то в подсознательном... возникла... тревога".

В то же время у него умерла мать. Он искал утешения, бродил по квартирам общих знакомых, случайно (или нет) там встретил Атю. Случайно (или нет) остался с ней "в полутемной гостиной". "Тут и случилось роковое... Я нагнулся к Ате, она потянулась ко мне, и наши уста слились в долгом поцелуе... Мы оба сразу почувствовали, что снова соединены, что наша... разлука кончилась".

Тут же оба повинились. Атя - в своих "мимолетных и... бесцветных увлечениях". А. Б "не пожелал отстать... в своей исповеди" и "немного расцветил рассказ" про свое... довольно таки тусклое существование". И на них снизошел "удивительный покой" (а жениху была дана отставка)!

Ждать, впрочем, еще три года! 1894-й, им - 24. Наконец он может жениться! Университет закончен, армия - побоку! Букет был "таким громадным, что еле влез в дверцу кареты". "Рука Ати до того дрожала, что вывела она подпись... какими-то каракулями". И наконец, "мы остались в нашей пространной квартире совсем одни".

Оставим и мы их. Они были вместе еще почти 60 лет. Они знали друг друга почти 80 лет. У них было трое детей, и каждый из них прожил долгую жизнь. Ему было 90, когда он ушел. 8 лет он был без нее, не уставая признаваться в любви. "Мы... объявили себя женихом и невестой, дав от всего сердца обещание, что будем навеки принадлежать друг другу. Эту клятву мы сдержали свято".

Почему бы нам не быть так вместе? Почему не получить наслаждение от того, кто рядом? Почему бы нам не летать всю жизнь?

Читайте также: