Настоящий мастер. Булгаков написал самый популярный роман ХХ века несмотря на цензуру, неудачи и Сталина. Как ему это удалось?

2025-08-14T08:35:46Z

В отличие от многих классиков, веками пребывающих в одном и том же незыблемом статусе, Михаил Булгаков со временем, кажется, только прибавляет в популярности и значительности. Фильмы по его романам собирают миллиарды в прокате, в его фирменный абсурд и фантасмагории влюбляются все новые поколения читателей. Но при жизни великий писатель подлинного признания так и не дождался. Об этой и других драмах в судьбе Булгакова рассказывает материал «Ленты.ру» из цикла «Жизнь замечательных людей».

Весна 1930-го, Москва. Михаил Булгаков, автор романа «Белая гвардия» и основанной на нем успешной пьесы «Дни Турбиных», мрачно смотрит из окна своей квартиры на Большой Пироговской улице. Он на грани отчаяния. Несколько дней назад сжег черновой вариант мистического романа, действие которого начиналось на Патриарших прудах.

Вместе с рукописью, которая, как отметил писатель, превосходно горела, в печи сгинули его личный дневник, а также черновики «Записок покойника» и «Белой гвардии». Это случилось после того, как запретили к постановке его новую пьесу о Мольере «Кабала святош», над которой он трудился в поте лица несколько месяцев с целью поправить бедственное финансовое положение. «Корабль мой тонет, вода идет ко мне на мостик», — писал Булгаков брату месяцем ранее. Но уже тогда принял решение не сдаваться без боя и «тонуть мужественно».

Результат этого решения — объемное письмо, адресованное в высшие эшелоны советской власти. В письме Булгаков прямым текстом сообщает, что развернутая против него травля и отсутствие работы не оставляют ему никакого выбора. Впереди только «нищета, улица и гибель». Автор объявляет своим долгом борьбу с цензурой, «какая бы она ни была и при какой бы власти она ни существовала», а также желчно и подробно расписывает, как сильно заинтересована в его персоне советская критика.

За десятилетие его литературной деятельности из трехсот упоминаний его фамилии — при всей известности писателя и на родине, и за рубежом — похвальных было лишь три. Теперь же его пьесы, над которыми он работал бессонными ночами, попросту отказываются ставить.

Ныне я уничтожен

Булгаков просит у советского правительства разрешения вместе с женой покинуть страну. В том случае, если его «обрекут на пожизненное молчание в СССР», он просит дать ему должность штатного режиссера в театре. Или, на худой конец, статиста или рабочего сцены. Правда, у писателя имеется еще один запасной вариант: тут же на столе, рядом с письмом, лежит револьвер, при помощи которого он планирует уйти из жизни.

Письмо Булгаков отправил в конце марта. А спустя две недели, 14 апреля, Советский Союз потрясла новость о самоубийстве поэта Владимира Маяковского. Для Булгакова, который с Маяковским открыто и публично враждовал, эта страшная весть стала, по иронии судьбы, спасением. Через несколько дней в квартире писателя раздался телефонный звонок. На проводе был представитель ЦК, который без предупреждения соединил литератора со Сталиным. «Мы ваше письмо получили. Читали с товарищами. Вы будете по нему благоприятный ответ иметь… А может быть правда — вы проситесь за границу? Что, мы вам очень надоели?»

Ошарашенный и растерянный Булгаков — об этом он будет сожалеть следующие десять лет — ответил, что жить вне родины русский писатель не может. «Я тоже так думаю. Вы где хотите работать? В Художественном театре?» — спросил Сталин. Булгаков сказал, что во МХАТ уже просился, но ему отказали. Вождь предложил подать в театр заявление — у него есть подозрение, что на этот раз его примут. На прощание Сталин пообещал как-нибудь встретиться с писателем и пообщаться с глазу на глаз.

Подавать заявление Булгакову уже не пришлось — на следующее утро его и так зачислили ассистентом режиссера в Московский художественный академический театр. Револьвер литератор после разговора со Сталиным утопил в пруду у Новодевичьего монастыря. А вот встречи с вождем народов так и не произошло. Булгаков нашел более творческий способ высказать все, что думает о власти, и прославился этим на весь мир.

«Фауст» и фронт

Михаил Афанасьевич Булгаков родился 15 мая 1891 года в Киеве, в интеллигентной семье небольшого достатка. Отец был профессором-богословом, мать до замужества преподавала в гимназии. Миша был первенцем, но к десяти годам у него было уже шесть братьев и сестер.

Там, в родном Киеве, таятся основные источники вдохновения будущего писателя. Дом на Андреевском спуске, в котором жила семья Булгаковых, станет домом Турбиных в «Белой гвардии». Вокруг него — плотное кольцо кинотеатров, пролезать в которые Миша будет даже в неспокойное революционное время, под свистом пуль, когда город займут петлюровцы. Благодаря любви к кинематографу (любви тайной — публично о кино он высказывался чаще пренебрежительно) ранние произведения Булгакова будут получаться подчеркнуто кинематографичными.

В Киеве же Михаил свыше четырех десятков раз посетил оперу Шарля Гуно «Фауст», без знакомства с которой писатель не создал бы «Мастера и Маргариту». В родном городе Булгаков встретил и свою первую любовь. Татьяна Лаппа прошла ради него огонь и воду. Она отправилась с ним на фронт, чтобы держать конечности раненых солдат, которые отпиливал молодой врач; поехала с ним и в глухую русскую деревню, чтобы затем носиться по аптекам в поисках обезболивающего для беснующегося от ломки супруга; она стала прототипом акушерки в «Морфии».

Таня — или, как сразу повадился называть ее Булгаков, Тася — была из саратовских дворян, а в Киеве гостила у тетки. Они познакомились, когда Миша еще учился в гимназии, быстро и накрепко влюбились и решили пожениться, несмотря на протесты родителей. Им удалось обвенчаться в 1913 году, однако тихой и спокойной семейной жизни не получилось.

Через год грянула Первая мировая война, а еще через несколько лет, когда враг был уже под Киевом, Булгаков и его жена вызвались на фронт, в военный госпиталь

Связать жизнь с медициной Михаил решился из прагматичных соображений. Его отец ушел из жизни из-за болезни почек, когда сыну было 16 лет. Булгакову предстояло содержать себя самостоятельно — ни на какое наследство в большой и небогатой семье рассчитывать не приходилось. А профессия врача — это не только деньги, но и благородный статус, убеждал Мишу его дядя, видный московский гинеколог Николай Покровский. К слову, именно этот человек, для Булгакова безусловный авторитет, стал прототипом профессора Преображенского в «Собачьем сердце».

Но работа врача в прифронтовой зоне — не деньги и не статус, а вши, ампутации, брызги крови на лице. В рассказе «Полотенце с петухами» в «Записках молодого врача» Булгаков описывал состояние человека, впервые ампутировавшего ногу едва живой девушке. Свою собственную первую ампутацию 25-летний Михаил провел в военном госпитале, ему ассистировала жена. За первой операцией последовало множество других — Булгаковы оказались в прифронтовой зоне во время кровавого Брусиловского прорыва.

Изнурительная работа, впрочем, продолжалась недолго. Не пробыв на фронте и полугода, Булгаков в рамках ротации был направлен в тыл, в глухую деревню в Смоленской губернии. Там его ждало испытание еще более тяжелое.

«Испорчен медицинским образованием»

Молодой земский доктор быстро обрел славу безотказного и умелого лекаря. Уже в первую зиму к нему по накатанной санями дороге каталось по сотне крестьян в день. Если на фронте главным врагом Булгакова была гангрена, то в деревне им стал сифилис. Не имевшая медицинского образования Тася тем временем сидела дома и страдала от того, что супруг уделял ей все меньше внимания. Главный герой «Записок юного врача», почти документально повторявших реальный опыт Булгаковых, болезненно одинок. Быть может, одиночество испытывал и земский врач Михаил Афанасьевич?

Правда, очень скоро Булгаков попробовал кое-что более сильное и зловещее. Он лечил девочку от дифтерита и, чтобы не заразиться, сделал себе прививку. Аллергическая реакция оказалась невыносимой. Всю следующую ночь доктор метался в постели, стонал и проклинал час, когда выбрал эту профессию. Чтобы облегчить боли, Михаил решился на морфий.

Первая минута: ощущение прикосновения к шее. Это прикосновение становится теплым и расширяется. Во вторую минуту внезапно проходит холодная волна под ложечкой, а вслед за этим начинается необыкновенное прояснение мыслей и взрыв работоспособности. Абсолютно все неприятные ощущения прекращаются. Это высшая точка проявления духовной силы человека. И если б я не был испорчен медицинским образованием, я бы сказал, что нормально человек может работать только после укола морфием

«Морфий»

Молодой врач не мог не знать о мощнейшей зависимости и страшных побочных эффектах этого обезболивающего. И все же вскоре, почувствовав какое-то недомогание, он решился на еще одну инъекцию. Затем — еще. После уколов Михаил часто и подолгу писал — развивал литературные навыки. Черновики никому, даже супруге, не показывал.

Тася покорно готовила для мужа растворы. Дозы становились все больше, а периоды между инъекциями — короче. Совсем скоро Булгакову требовалось уже два укола в сутки. Если жена протестовала, он начинал ее упрашивать, корить, ругать, бывало, что грозил наганом.

Тем временем наступил 1917-й, Россию потрясла революция. Но в глухой деревне Смоленской губернии ничего не менялось. Укол утром, укол вечером. В такой обстановке нельзя было даже заикнуться о прибавлении в семье: какой ребенок может получиться у морфиниста? Когда Тася забеременела, Булгаков сам — втайне от персонала больницы — сделал ей аборт.

Жизнь супругов превратилась в кошмар наяву. Для Михаила морфий и вовсе размыл грань между сном и явью — врач мог вскочить посреди ночи, выхватив наган из-под подушки, и устроить охоту за «шипящим скользким гадом». В больнице начали догадываться о его зависимости, поэтому Булгаковы переехали из деревни в Вязьму, когда там открылась вакансия. Попытки Михаила сократить дозу терпели неудачу. Когда морфий неизбежно заканчивался, Тасе приходилось бегать по городу в поисках аптек, в которых ее еще не запомнили. Муж в это время следовал за ней и в случае успеха требовал инъекцию тут же, в подворотне или за хлевом.

«Умирают у меня на руках»

К концу 1917-го вяземские аптекари перестали выдавать Тасе морфий и пригрозили донести на наркозависимого врача, и Булгаков согласился вернуться в Киев. Власть в городе, как и во многих других местах развалившейся империи, постоянно переходила из рук в руки: петлюровцы, немцы, большевики, белые, опять большевики… То, что в этом хаосе Булгакову удалось отказаться от морфия, иначе как чудом не назовешь. Однако наркотик навсегда изменил его — недоверчивость, мнительность и жесткость все чаще проявлялись в характере некогда беззаботного повесы.

Из рук в руки переходили и врачи, в военное время оказавшиеся на вес золота. Зимой 1919-го Булгакова мобилизовали петлюровцы, от которых он сбежал в ночи, став свидетелем жестокого убийства. Из-за нервного потрясения он неделю пролежал в бреду, обзывая себя «интеллигентной мразью».

Мне сказали, что меня заберут в Галицию. Только тогда я догадался бежать. Все ставни были закрыты, все подъезды были заколочены. Я бежал у церкви с пухлыми белыми колоннами. Мне стреляли вслед. Но не попали. Я спрятался во дворе под навесом и просидел там два часа. Когда луна скрылась, вышел. По мертвым улицам бежал домой. Ни одного человека не встретил. Когда бежал, размышлял о своей судьбе. Она смеется надо мной. Я — доктор, готовлю диссертацию, ночью сидел, как крыса, притаившись в чужом дворе! Временами я жалею, что я не писатель

«Необыкновенные приключения доктора»

Тем временем Киев заняли красные, а с ними новые хаос и смерти. Приход вслед за ними белых был встречен ликованием, быстро, впрочем, угасшим с началом обысков и арестов. Тем не менее для Булгакова белогвардейцы были меньшим злом — двое его братьев служили в Добровольческой армии. Поэтому когда его захотели мобилизовать для борьбы с революцией, Михаил согласился и отправился во Владикавказ. Верная Тася и в этот раз последовала за ним.

«Чеченцы как черти дерутся с "белыми чертями". У речонки, на берегу которой валяется разбухший труп лошади, на двуколке треплется красно-крестный флаг. Сюда волокут ко мне окровавленных казаков, и они умирают у меня на руках», — писал впоследствии Булгаков в «Необыкновенных приключениях доктора», одном из первых своих рассказов, опубликованных в СССР. Печататься Михаил начал в разгар Гражданской войны в белогвардейской печати и сразу зарекомендовал себя как фельетонист — остроумно писал в том числе про последствия революции.

Мы, представители неудачливого поколения, умирая еще в чине жалких банкротов, вынуждены будем сказать нашим детям: «Платите, платите честно и вечно помните социальную револю­цию!»

фельетон «Грядущие перспек­тивы» в газете «Грозный», ноябрь 1919 года

Весной 1920 года Михаил слег с тифом. Фронт тем временем дрогнул — белые спешно отступали из Владикавказа. Лежащего в беспамятстве доктора с собой везти не рискнули. Когда Булгаков оклемался от тяжелого недуга — а в борьбе с тифом он пережил шесть опаснейших кризисов, — бежать было уже поздно. Нужно было выживать. И Михаил решил навсегда порвать с медициной, которая в военное время оказалась сферой опасной, и объявил себя деятелем культуры. Разумеется, культуры пролетарской.

«Развил энергию неслыханную, чудовищную»

В 1921 году Булгаков по предложению старого товарища — писателя, организовавшего подотдел искусств в отделе народного образования Владикавказского революционного комитета, подкорректировал свою биографию (теперь по профессии он значился микробиологом) и устроился руководить театральным и литературным отделами. Так бывший белогвардеец Булгаков стал советским номенклатурщиком.

Теперь литератор писал в газету «Красный Кавказ» уже просоветские фельетоны. Параллельно он организовывал тематические концерты, выступал как конферансье перед спектаклями и начал сочинять пьесы, которые ставили во Владикавказе с переменным успехом. Первая — «Самооборона» — была встречена с энтузиазмом, но продержалась в репертуаре недолго, была забракована как салонная. Чтобы избежать подобных казусов, писатель принялся наспех клепать уже откровенно приспособленческую красную пропаганду — так появились «Парижские коммунары» и «Сыновья муллы».

Не могу послать Вам мои пьесы. Во-первых, громоздко, во-вторых, они не напечатаны, а идут в машинных рукописях, в списках, а в-третьих — они чушь. Дело в том, что творчество мое разделяется резко на две части: подлинное и вымученное

Из письма сестре 26 апреля 1921 года

Просоветские спектакли шли в театре успешно, но Булгаков страдал от нереализованности (тревоги этого периода он затем описал в повести «Записки на манжетах»): сцена малая и провинциальная, работы поверхностные и неискренние… Нет, Михаил хотел играть по-крупному — и в 1921 году отправился покорять Москву.

Переезд сложился непросто. Зимой 1922-го в Киеве от тифа умерла мать Булгакова. «Идет самый черный период моей жизни. Мы с женой голодаем», — писал он в дневниках. Помимо поиска пропитания, бороться приходилось и за жилье. Булгаковы поселились в коммуналке на Большой Садовой — именно это место стало прообразом «нехорошей квартиры» в «Мастере и Маргарите», а одна чрезвычайно бесившая писателя соседка превратилась в разлившую масло Аннушку.

Соседи Булгаковых пили, ни один день не обходился без склок и драк. Ночные вакханалии, свидетелем которых невольно становились писатель и его жена, потом попали на страницы рассказа «Самогонное озеро». Съехать из злополучной коммуналки они не могли еще несколько лет. «Я положительно не знаю, что делать со сволочью, что насе­ляет эту квартиру», — писал он в дневниках осенью 1923 года.

Теперь, когда все откормились жирами и фосфором, поэты начинают писать о том, что это были героические времена. Категорически заявляю, что я не герой. Я человек обыкновенный — рожденный ползать, — и, ползая по Москве, я чуть не умер с голоду. Совершенно ясно и просто предо мною лег лотерейный билет с надписью «смерть». Увидев его, я словно проснулся. Я развил энергию неслыханную, чудовищную. Я не погиб, несмотря на то, что удары сыпались на меня градом, и при этом с двух сторон. Буржуи гнали меня при первом же взгляде на мой костюм, в стан пролетариев. Пролетарии выселяли меня с квартиры на том основании, что если я и не чистой воды буржуй, то, во всяком случае, его суррогат. Я перенял защитные приемы в обоих лагерях. Я оброс мандатами, как собака шерстью, и научился питаться мелкокаратной разноцветной кашей. Тело мое стало худым и жилистым, сердце железным, глаза зоркими. Я — закален

«Сорок сороков»

Булгаков буквально выцарапал себе место в литературной Москве — устроился в несколько газет, в том числе в легендарный «Гудок», место сосредоточения звезд советской литературы, вступил во Всероссийский союз писателей, строчил пачками ненавистные фельетоны, очерки и репортажи, а по ночам занимался настоящим, истинным творчеством — писал большой роман о пережитых в Киеве времен Гражданской войны событиях.

«Белая гвардия» стала одним из важнейших произведений Булгакова. Романов о Гражданской войне в России 1920-х публиковалось немало, но почти все они яро занимали сторону красных. Редкой была не только сочувственная к белым позиция Булгакова, но и его интонация. В то время как Михаил Шолохов, описывая Гражданскую глазами донских казаков в «Тихом Доне», ориентировался на «Войну и мир» Льва Толстого, Булгаков писал, по сути, «Капитанскую дочку» XX столетия.

«Не читайте советских газет»

«Белая гвардия» целиком выпущена в СССР 1920-х так и не была. Но неприязнь к новой власти проникла и в публичное творчество Булгакова. Возмущенный богоборческой политикой, он начал собирать материал для романа о появлении в Москве дьявола. Попутно свет увидели сатирическая «Дьяволиада», антицензурный «Багровый остров», фантастические «Роковые яйца». А «Собачье сердце» содержало настолько откровенную критику коммунистов («Боже вас сохрани, не читайте до обеда советских газет»), что автор даже не рискнул отправлять его в Главлит, — повесть с самого начала распространялась самиздатом.

Протест этот, кажется, проявлялся и во внешнем облике писателя: то ли в шутку, то ли подчеркивая свое белогвардейское прошлое, он мог появиться на людях с зализанными волосами и с моноклем или же бродил по улицам в тулупе образца XVII века. На публике вел себя по-старомодному галантно, высокомерно, богемно.

В свет Булгаков выходил без жены — стеснялся ее зажатости, неспособности поддержать литературную беседу. К середине 1920-х Михаил окончательно охладел к Тасе — его симпатии теперь принадлежали Любови Белозерской, недавно вернувшейся из-за границы интеллектуалке литредактору, которая, в отличие от верной, но простоватой жены, была глубоко погружена в его творчество, разделяла его вкусы и интересы. В 1925-м Булгаков развелся с первой женой и женился на Белозерской.

Считается, что вовсе не Любовь стала прообразом хорошо всем известной Маргариты — ею была третья супруга писателя. Но именно Белозерская посоветовала Булгакову ввести в роман женский персонаж, любовницу Мастера

Тем временем над литератором сгущались тучи. В 1926-м его вызвали на допрос в ОГПУ — там Булгаков, готовясь к худшему, выложил перед чекистами все свое белогвардейское прошлое. Однако меч контрреволюционного возмездия миновал писателя и в этот раз. Биографы и историки расходятся в мнениях почему — возможно, сказался громогласный успех новой пьесы Булгакова, а может, и потому, что время самых страшных репрессий еще не наступило.

Незадолго до начала допросов Булгаков переложил «Белую гвардию», которая выходила частями в периодической печати, в пьесу. Так появились «Дни Турбиных», которые прославили его как драматурга на всю Москву. Однако после 289-го представления пьеса была запрещена. Написанная затем «Зойкина квартира» прожила еще меньше — всего 200 спектаклей. «Багровый остров» показали всего 50 раз. Пьесы «Бег» и «Кабала святош» были запрещены еще до постановки. Параллельно шла жестокая травля Булгакова в советской прессе. О нем говорили как о пережитке прошлого, как о чужеродном элементе, как о призраке.

«Жалобы Булгакова сводятся к простому мотиву»

Писатель был на грани катастрофы. В этом бедственном положении он и решил обратиться к Сталину. Возможно, генсек так быстро откликнулся на булгаковские мольбы из-за громкого самоубийства Маяковского. Однако благословение Сталина не сильно изменило положение литератора.

Приласкав Булгакова одной рукой, другой власть продолжала его нежно душить

Должность во МХАТе отчасти поправила финансы Булгакова, однако негласный запрет на его постановки стал еще строже. Из пяти написанных за следующие пять лет пьес поставлена была лишь одна — инсценировка «Мертвых душ» Николая Гоголя. Та же судьба ждала романы и повести — все они писались в стол.

Не помогло даже заступничество Горького, который в 1931 году в письме Сталину уже прямолинейно умолял не делать из Булгакова «мученика за идею»: «Врага надобно или уничтожить, или перевоспитать. В данном случае я за то, чтоб перевоспитать. Это — легко. Жалобы Булгакова сводятся к простому мотиву: жить нечем». В том же послании Горький упоминал, что его несчастный коллега ищет и ждет встречи с вождем пролетариата.

Булгаков, для которого творческая реализация была важна не меньше хлеба на столе, оказался в тупике. Дважды он подавал прошение о поездках за границу и получал отказ. Писал Сталину лично и не удостаивался ответа. Но обещанной когда-то главой государства встречи все еще ждал — возможно, в неясной надежде на то, чтобы переиграть разговор о важности родины для русского писателя. Брак со второй женой распался уже в 1932-м. На следующий день после развода Булгаков обвенчался с московской светской львицей, бывшей женой генерал-лейтенанта Еленой Шиловской-Нюренберг. Их любовная связь к тому времени длилась уже несколько лет — собственно, с предыдущим мужем Шиловская развелась после того, как их роман вскрылся.

Когда Булгаков понял, что ни встречи со Сталиным, ни послаблений не дождется, он схватился за последнюю соломинку — за мистический роман, писать который начал еще в конце 1920-х. В него вошла вся ненавистная советская действительность — и проклятая коммуналка, и токсичный квартирный вопрос, и беспроглядная нищета, и пошлый антиклерикализм, и ничтожные цензоры, и завистливые писатели, и бездарные поэты. Нашлось в романе место и пронесенной через всю жизнь любви к «Фаусту», проявился и единственный луч света в жизни Михаила — его Маргарита/Елена. Но все это было второстепенным по отношению к главной теме произведения — отношениям писателя и власти, причем власти персонифицированной.

Булгаков прекрасно понимал, что и эта книга не увидит свет при его жизни

Он писал ее для одного человека — Сталина. Собственно, именно его Булгаков и держал в уме, создавая самых важных персонажей «Мастера и Маргариты» — Воланда и Пилата. Может показаться, что образы дьявола и убийцы Христа вождя народов не красили, однако сам Булгаков, всю жизнь остававшийся убежденным монархистом, к фигуре Сталина при этом относился с огромным уважением. Писатель надеялся, что диктатору только польстит сравнение с великим злом, что вечно совершает благо.

***

Именно на «Мастера и Маргариту» ушли последние силы и последнее десятилетие Булгакова — этот роман он так и не закончил, пытаясь его редактировать даже на смертном одре. Но люди, как известно, не просто смертны, они смертны внезапно. Михаил Булгаков не дожил и до 50 лет. Он уходил из жизни, когда в Европе разгорался пожар новой мировой войны. Врачи поставили диагноз «гипертонический нефросклероз», болезнь почек. За несколько недель до смерти Булгаков ослеп. Для снятия болезненных симптомов писатель вновь стал употреблять морфий (его следы были найдены на страницах рукописи «Мастера и Маргариты»), который, как предполагают исследователи, вместе с почечной недостаточностью мог привести к скоропостижной смерти.

Булгаков скончался 10 марта 1940 года. 48-летний писатель умирал с убеждением, что жизнь его была прожита неудачно — романы не печатались, пьесы не ставились. Он мечтал уехать из Союза и до последних дней жалел, что не сделал этого. Он считал, что имя его канет в безызвестность. Однако его посмертный роман не просто увидел свет — «Мастер и Маргарита» стал мировым шедевром, одним из главных литературных памятников и самых популярных произведений XX столетия. Цитаты о негорящих рукописях, о злых людях, о кирпиче на голову, о просьбах к сильным мира сего настолько прочно вошли в массовую культуру, что уже воспринимаются как фольклор.

Михаил Булгаков стал общепризнанным классиком литературы. Его имя гремело десятилетия после смерти и продолжает греметь по сей день. В одном из направленных Сталину прошений о выезде за границу литератор написал: «Нет такого писателя, чтобы он замолчал. Если замолчал, значит был не настоящий». Булгаков не молчал до самого конца.

Читайте также: