Глава Комитета семей воинов Отечества Юлия Белехова: Любовь не пошатнулась

2025-09-29T16:46:59Z — Комитет семей воинов Отечества, он же КСВО, учредили в феврале 2023 года. Цель организации — помощь семьям участников специальной военной операции. Глава комитета Юлия Белехова — сама многодетная мать, ее сын сражается на фронте. Глава комитета семей воинов Отечества Юлия Белехова: Любовь не пошатну...

Комитет семей воинов Отечества, он же КСВО, учредили в феврале 2023 года. Цель организации — помощь семьям участников специальной военной операции. Глава комитета Юлия Белехова — сама многодетная мать, ее сын сражается на фронте.

Вот уже два с половиной года Юлия координирует работу госструктур и общественных организаций и ежедневно старается помочь тысячам людей. В июне 2024 года Владимир Путин подписал указ о присуждении ей государственной премии в области правозащитной деятельности.

В разговоре с главным редактором ИА Регнум Юлия рассказала об основных проблемах, с которыми сталкиваются сейчас участники спецоперации и их родные. О трудностях в поиске пропавших без вести, о том, почему вокруг защитников Отечества постоянно пытаются создавать изощренные мошеннические схемы разные преступные элементы. О том, каким для себя она видит конец войны. И наконец — о том, как ей самой в рутине этой тяжелой работы удалось сохранить любовь к людям.

Проблема № 1

— Юлия, как за последний год изменился характер просьб, которые поступают в КСВО от семей военнослужащих?

— В первый год СВО запросы касались правильности/неправильности мобилизации и категории годности, а также проблем с оснащением. Потом огромное количество вопросов было связано с федеральными и региональными мерами поддержки. Есть сезонность просьб. В мае–июне семьи интересует, может ли ребенок военнослужащего поступить учиться по льготе. А сейчас больше всего обращаются по поводу пропавших без вести. «Помогите найти мужа или сына».

— В конце 2024 года вы обращались к президенту с просьбой начать собирать у бойцов ДНК, чтобы облегчить поиск, если они, не дай бог, пропадут без вести. Есть ли подвижки в этом вопросе?

— В Госдуму внесли соответствующий законопроект. Мы ждем, чтобы его поскорее приняли, поскольку время, которое мы тянем, работает против нас. Конечно, это непросто. Надо же взять ДНК не только у новобранцев, но и у тех, кто уже воюет.

— Они не хотят?

— Не в этом дело. Есть много нюансов. Как правильно составить маршрут, кто будет ответственным, откуда будет оплачиваться, где поставить лаборатории. Надо же не просто принять закон, а сделать так, чтобы он был обеспечен ресурсами. Ресурсы — это не только финансовый аспект, но и человеческий. Кто это будет делать? Особенно в зоне СВО.

Но это действительно необходимо. Когда человек долго не выходит на связь, семья имеет право знать. Чем дольше семья не знает, тем больше шансов, что втянут в различные мошеннические схемы. Потому что семья, которая хочет знать, готова на все.

Тем более эти схемы изменились. Правоохранительным органам стало гораздо сложнее раскрыть их.

— Часто бывает, что боец пропадает на территории, которую мы пока ещё не освободили. Эти люди лежат там месяцами и годами. Есть шанс найти их через год?

— Конечно. Если говорить про останки. Но вообще в поиске пропавших без вести есть проблема идентификации.

Эвакуационной группе с полностью или частично освобожденной территории удалось забрать останки и направить их в 522-й центр. Но ДНК надо с чем-то сравнить. Искать родственников? Не у всех родственники есть. У кого-то еще нет детей, но уже нет родителей. У кого-то есть дети, но потом выясняется, что эти дети не от него.

Допустим, семью находят. Семье надо пройти геномную экспертизу и ждать, а это ожидание — не очень быстрое. Зачем столько эмоциональных и физических затрат?

Поэтому самый верный способ — сравнивать ДНК с ДНК того, кто его сдал.

Хотя тут есть еще один нюанс. Для тех, кто служит в разведке или ФСБ, нужна отдельная база данных.

Но, повторюсь, делать это сегодня необходимо.

Вы спросили про эвакуацию тел или останков с неподконтрольной территории. Есть случаи, когда это очень трудно. Если послать туда группу, то будут еще «200» и «300» («груз 200» по военной терминологии — погибшие, «груз 300» — раненые. — Прим. ред.). Я всегда говорю так: «Доверенности от Бога у нас в кармане нет. Если человек погиб, мы не можем ему помочь. Поэтому эвакуация должна быть максимально безопасной для других. Даже если для этого нужно подождать год».

Все это мы объясняем семьям. «Почему столько времени прошло? Вы же знаете, где он лежит. Почему нельзя эвакуировать?» Потому что из-за этого могут погибнуть чьи-то дети и мужья.

— Мне кажется, когда им это объясняешь, люди отступают от своей просьбы и проявляют терпение.

— Да, да. Но очень важно им объяснить, что это происходит не потому, что кто-то халатно относится к твоим обязанностям.

Чем сегодня занимаются военнослужащие в зоне СВО? Охраняют границу, отражают атаки, идут в наступления. Они заняты делом — воюют. А вот на эвакуацию останков людей объективно не хватает. Тут надо либо воевать, либо искать останки.

Конечно, нужно было бы создать специализированные подразделения. Но тут нужны специалисты и техника. Есть, где останки просто завалило, а где-то надо поднимать грунт.

— Это касается тех, кто погиб уже давно? Мне из моего общения с бойцами казалось, что для них пойти и забрать погибшего товарища — это дело чести. Ведь это то, что еще скрепляет их боевое братство.

— Конечно, это дело чести. Но есть случаи, когда бойцы были в блиндаже, а блиндаж завалило. Лопатой его не откопаешь, нужна техника. Если был бой и была техника, минимум метр грунта надо поднимать. И нужны саперы, потому что много заминированной территории. Просто так копать тоже не будешь.

Повторюсь, если мы заберем людей с первой линии на поднятие тел, у нас будут проблемы на фронте.

Тема со специальными эвакуационными группами сегодня обсуждается. Как правильно организовать, как обезопасить, какие у них будут социальные гарантии. Все-таки воевать и быть на войне — это разные вещи.

— На ваш взгляд, когда всё-таки выполнят это поручение (создание базы ДНК) президента?

— Это нужно было еще вчера. Ну четвёртый год война идет. Сколько у нас пропавших без вести? Сколько сегодня у нас фрагментов, которые не идентифицированы? А сколько из них еще не погребено семьями, хотя там все сделано правильно?

Тут вот какая проблема.

С одной стороны, есть закон, когда через полгода есть право, чтобы пропавшего без вести признали погибшим. Но что начинается в семье? Жена говорит: «Мне нужно дальше жить. У нас дети, их нужно обеспечивать. Нужно пойти в суд, чтобы признали погибшим». А мама говорит: «Нет. Пока есть один шанс на миллион, что он еще жив…» И дальше разлад в семье. Нам нужно вывести семью из-под этого удара.

— Что конкретно вы предлагаете?

— Если бы была ДНК-экспертиза, это уже был бы стопроцентный факт гибели.

— Посоветуйте, пожалуйста, семье, что делать, когда их родной человек не выходит на связь две-три недели. Какие первые шаги они должны предпринять?

— Написать военкому. Дальше написать обращение через сайт Минобороны. Как минимум надо зафиксировать дату, с которой боец пропал без вести. Возможно, он не пропал, а просто находится на задании.

А если вы получили официальную бумагу о пропаже, надо просто ждать. Если есть связь с войсковой частью, попробуйте уточнить там. Только те, кто был рядом, могут знать, что произошло.

— Боец мог и в плен попасть.

— Конечно. Но надо понимать, что он не мог в плен катапультироваться. У нас же есть приборы, которые сверху видят, что происходит. Иногда бойцы где-то достают телефоны и сами сообщают, что в плен попали. Но тут надо действовать аккуратно.

Есть лишь две организации, кто занимается пленными. Первая — Международный Красный Крест. У них есть допуск в места, где находятся наши военнослужащие. Но не во все. Как правило, только в трудовые лагеря. Второе — уполномоченный по правам человека в Российской Федерации. Он собирает данные с региональных УПЧ, а потом предоставляет список на обмен. Понятно, что стопроцентной гарантии никто не даст, но можно обратиться, чтобы проверили, есть ли боец в списках.

— Вы общались с вышедшими из плена, которые работали в трудовых лагерях?

— Да.

— Как украинцы с ними обращались?

— Как с рабами. Да, кормят. Да, есть, где спать. Но как такового лечения не было. Я встречала борт с военнопленными, который прилетел из Белоруссии. Там было много раненых, которым не помогали.

Мне больше всего не нравится, когда кадровых военных берут в плен. Кадровые военные просто так не сдаются. Например, они были без сознания. В трудовых лагерях их нет. А что с ними делают — мы не знаем.

Нужно научиться гордиться нашими ребятами. Меня недавно спросили: «Надо же к ним жалостливо относиться?». Какая жалость? Нужно уважать настоящих мужчин. И не надо делить людей в духе «Я бизнесмен, а ты, боец, никто» или «Я мать участника СВО, а ты никто». Надо это уравновешивать: «Чем ты можешь помочь».

Помощь сегодня нужна. И в зоне СВО, и ребятам, которые возвращаются оттуда.

Проблема № 2

— С какими еще просьбами обращаются в КСВО, помимо поиска пропавших без вести?

— Разные финансовые вопросы. Про деньги — это про все: денежное довольствие, боевые, страховые выплаты. Например, мы сейчас разбираем ситуацию с 22 срочниками, которые заключили контракт: почему им не дали подъемные в регионе, где они несли срочную службу, а отправили в регион по прописке.

— У меня в регионах постоянно спрашивают ребята, которые вернулись с СВО: почему им не дают земельный участок? Правильно ли я понимаю, что его дают только тем, кто получил какую-то награду?

— Тут задача какая? Улучшить жилищные условия. Земельный участок их сам по себе не улучшает, потому что на нем нужно что-то построить. Это такая промежуточная история.

Во-первых, участки дают только тем, кто имеет государственные награды. Во-вторых, нужно смотреть, есть ли вообще земельные участки с инженерной инфраструктурой. Не будешь же ты строить дом в поле, где нет дороги, света, воды.

Получается, мы еще не решили вопрос с участками для многодетных семей, а теперь к региональной власти добавили вопрос отличившихся участников СВО и семей погибших, которые имеют право на получение земельных участков.

У нас есть очень простое предложение. У нас же есть материнский капитал. Почему нельзя сделать такую же историю с целевым сертификатом на покупку квартиры, земли или дома? Номинал этого сертификата будет равняться средней по региону стоимости участка на 10 соток.

Финансовому блоку следовало бы это обсудить.

— Это может стать основой для какой-то социальной ипотеки?

— Если мы сделаем сертификат, объяснив правила, куда и как можно его использовать, чтобы не было мошенничества, тогда мы действительно будем решать вопрос жилья для участников СВО.

— Если не брать во внимание нюансы, которые может выкатить финансовый блок, это выглядит абсолютно…

— Да, это нужно обсуждать. Это такая задачка со звездочкой. У нас есть предложение, потому что мы собрали аналитику по всем регионам.

— А если погибнет, не дай бог, человек с госнаградой, его семье будет полагаться участок?

— Будет. Но надо жить здесь и сейчас. Всё в этой жизни конечно. Это даже не вопрос СВО. Если сейчас можно решить задачу с жильем, давайте ее сейчас решим.

Кандидаты в «проблему № 3»

— С какими еще просьбами к вам обращаются?

— До сих пор продолжается история с ВВК, медицинским обслуживанием и лечением. Конечно, появились в том числе и обращения из серии «Я не хочу туда, я хочу вот туда», но если что-то идет не так, то мы за эти дела беремся.

Еще есть вопрос трудоустройства участников СВО. Я провела опрос среди руководителей компаний, кого из ветеранов они готовы взять на работу. Так вот — все хотят как с картинки, которые у нас на баннерах висят. Без инвалидности, без ПТСР (посттравматический синдром. — Прим. ред), определенного возраста. Ребята, так не бывает. Жизнь немножечко другая.

Наконец, не буду скрывать, семейные и имущественные вопросы сегодня очень серьезные. Дикое мошенничество и спекуляция. Там, где большие деньги, всегда появляются негодяи.

Приведу один пример. Мужчина фактически забрал человека с улицы и поехал с ним к нотариусу. Тот подписал все генеральные доверенности, что все выплаты и доступ к карте имеет право за него получать этот мимо проходящий человек, не являющийся ему родственником.

Тот, конечно, подписал. Поехал в зону СВО. И тут выясняется, что у него все деньги с карты куда-то уходят. К счастью, там был очень хороший замполит, которому стало интересно, в чем тут дело. Сначала подумали, что внутри подразделения что-то происходит. А оказалось, что есть доверенность, которую он принес в банк и теперь пользуется его счетом. Вот такие истории сегодня есть.

— Выходит, бойца взяли в рабство?

— Да.

Но от родственников, от тех жен, которые действительно ждут и не бросили мужей, даже когда они вернулись совсем другими, запросы абсолютно нормальные.

— Мне кажется, это подавляющее большинство.

— Да. О таких женах тоже нужно рассказывать, насколько они не сдались и насколько они верны. Вот такая фраза «Честь имею» вроде бы к мужчинам в военной форме больше подходит. А есть женщины, которые имеют честь и достоинство. И что бы ни произошло, она всегда будет с ним от начала и до конца. И таких очень много.

В каждом два сосуда: белое и черное

— А что есть в таких женщинах, чего нет в этих негодяях-мошенниках?

— Совести в них нет. Деньги, власть и слава — это три испытания, которые нужно пройти. Не все проходят.

Посмотрите, что происходит, когда к людям приходит слава. Они же, как мыльные шарики, взлетают. Они даже не понимают, что на определенной высоте они все лопнут.

А власть? Иногда люди забывают, что власть дана, чтобы не себе помогать, а другим. Тебя выбрали, потому что в тебя поверили. Не обманывай ожидания людей. Помогай той властью, которая тебе дана.

Деньги. Что такое деньги? Важно не то, сколько у тебя денег. Это не дает тебе чувства превосходства. Для чего они тебе? От того, что у тебя счет в банке будет с 20 нулями, ты счастливей что ли будешь? Я еще никого не видела счастливым в зависимости от денег.

Человек счастлив, когда он в ладу с собой. Когда ему скрывать нечего. Когда он действительно живет так, как он считает. Когда ему комфортно с людьми. А когда человек пытается всё спрятать, всё закрыть или показать, что он какой-то другой, а все остальные — не те, он абсолютно несчастлив.

— Подписываюсь под каждым вашим словом. К нам тоже постоянно приходят обращения от людей, которые столкнулись с натуральными бесами. Они приходят к мамам, у которых погиб ребенок на войне, и они их пытаются развести на деньги. Из чего они сделаны?

— Они тоже когда-то были детьми. Видимо, когда-то подумали, что использовать других — это нормально. Но для этого есть Уголовный кодекс. Их просто нужно ловить и наказывать. А потом, чтобы они заключили контракт и уехали в зону СВО.

— А такое там надо?

— Знаете, что меняет человека? Шок.

Сейчас все говорят про спецконтингент. В декабре 2022 года начался первый набор в «Шторм-Z». Мы еще очень долго выясняли, какие у них права. Они еще заключенные или уже военнослужащие? Для меня было принципиально попасть в подразделение, которое состоит только из спецконтингента. Мне было интересно с ними пообщаться.

Ребята с абсолютно разными статьями, начиная от 228 (наркотики) и заканчивая другими. Им после разговора со мной идти в бой. Но они захотели помочь моему любимому подшефному детскому дому в ДНР. Не после разговора со мной. Просто они увидели, что через меня можно сделать доброе дело.

«Все просто. Сложимся деньгами и дистанционно закажем. Если мы не выходим, вы забираете и все это доставляете».

То есть в каждом человеке два сосуда. Белое и черное. Вопрос, что мы из него вытаскиваем и есть ли шанс. Возможно, там уже всё… Но если есть шанс включить сознание человека, чтобы он понял, что нельзя причинять боль другим, потому что ты же сам чей-то ребенок, у него есть шанс исправиться.

Любимые места

— Вы давно были в зоне СВО?

— Мы там каждый месяц. Есть места, куда я приезжаю всегда. Мой любимый детский дом. Добавилась Тошковка около Лисичанска, которую освободили еще в 2022 году. Там 105 жителей, среди которых 11 детей.

Когда я приехала туда в первый раз, меня встретил Петр Иванович — старейшина деревни. Там до сих пор не совсем безопасно. Прилеты есть. Но вот этим ста пяти жителям, одиннадцати деткам некуда идти. Им некуда ехать. Они не хотят жить в ПВР. Хотят здесь восстанавливать землю. СКЛ Свет — это единственная мечта, о которой они просят. Это ЛНР.

Мы начали обращаться. Сейчас очень медленно, но идут работы. Нужно разминировать полосу, чтобы протянуть, и так далее. Они вот говорят: «Вот там уже есть свет, вот там есть, а мы с 22 года, а у нас нет».

А Петра Ивановича я вообще обожаю. Когда я уже пятый или шестой раз к ним приехала с гуманитарной помощью (продукты, медикаменты, дезинфицирующие средства), он мне подарил деревянный крестик. Говорит, пускай тебя хранит. Это тот случай, когда он начал доверять. У меня в машине всегда теперь маленький деревянный крестик.

Мы как проводники, через которых люди начинают ощущать, что такое страна. А на 9 мая Петр Иванович, знаешь, что попросил? Я была в шоке. Разбитая Тошковка полностью, а мне, говорит, флаги Российской Федерации нужны. Везде повешу. Еще попросил грабли, мешки под мусор и пилы. И эти 105 жителей устроили субботник.

Там есть жизнь, ей помочь надо. Сначала просто прийти к людям и поговорить.

Теперь по поводу детского интерната. Недавно у них была. Штаб КСВО в Тульской области организовал им отдых на 21 день и привез в Тулу. Счастливые. «Ура, тетя Юля приехала». Не могу, обожаю их!

Поэтому, когда вы указываете, что я многодетная мама, я не знаю, сколько у меня детей в итоге. Они тоже все мои. Переживаю за каждого. И за новенькую, и за Катюху, и за Толика, который вечно с Ромкой что-нибудь отчебучивает.

По поводу поездок к военным подробно рассказывать не буду. Это разные подразделения. Не могу сказать, что постоянно в одно и то же приезжаем. Помогаем, чем можем. Конечно, нужно больше. Я всегда говорю: «Понимаете, если бы у меня было 200 «Мавиков 3-Т» (тип дрона), я бы привезла. Но у меня их нет».

Еще у меня появился донецкий друг. Максим Леонидович, кардиохирург, о котором вы мне говорили в предыдущей нашей беседе.

— Уже познакомились?

Да. Больше ста жизней он уже спас. Ноль летальностей. Ни один не умер.

— А доставили им специальный прибор, чтобы делать операцию без разрезов?

— Да.

— Лапароскопический инструмент. Если покупать зарубежный, то он стоит 23 миллиона. А у нас в Татарстане, как говорит Максим Леонидович, делают этот прибор ничуть не хуже. И стоит он 3-4 миллиона.

— На самом деле он стоит 5. Теперь мы ему это все поставили. Теперь можно делать операции.

Он главврач 16-й больницы в Донецке. Там у него сейчас ремонт идет. Он всегда на позитиве, абсолютно верит в людей. И со спонсорской помощью, и своими усилиями уже часть этажа отремонтирована. Пациенты и персонал видят изменения, которые происходят здесь и сейчас.

— Я поясню про Максима Леонидовича. Это был перспективный кардиохирург, который оперировал. У него была своя кафедра.

— Работал в «Склифе» и в Вишневского. И он бросил всё.

— Не просто бросил. Ему предложили стажировку в Германии, он получил рабочую визу, сел в машину, но подумал: «А какого чёрта? Зачем мне Германия, когда есть Донецк?». Это было два года назад, когда в Донецке было очень опасно. Но он поехал и стал работать простым кардиохирургом. Потом его назначили уже главврачом больницы, в которой тоже ничего не было.

— Вообще ничего. Дали абсолютно убитую больницу. Когда я туда вошла, первая фраза моя была такой: «Максим Леонидович, у меня столько денег нет. Потому что объем бедствия мне понятен». Потом было как в шутке про слона, которого надо есть по частям: это мы вот так закроем, за этим сюда позвоним…

Максим Леонидович лечит много военных и гражданских. Он очень старается, очень важно оказывать помощь…

Любовь к людям

— Ваша вера в людей за эти годы окрепла или пошатнулась? Вы же работаете с обращениями, которые не всегда связаны с человеческой чистотой.

— Я бы по-другому это сформулировала. Любовь к людям не пошатнулась. Люблю их такими, какие они есть. А вера… Нет уже какой-то доверчивости. Любое обращение я проверяю. Где-то 20% сказанного не подтверждается.

— Что значит «люблю людей такими, какие они есть»?

— Дети научили. В интернате, куда я приезжаю, много ребят с отсталостью и различными заболеваниями. Вот он стоит и тебя за волосы хватает. Не потому, что хочет сделать тебе больно. Просто у него такая манера.

Люди бывают разными. Они не обязаны отвечать всем твоим требованиям и запросам, быть тебе удобными. Они такие, какие есть. И мне очень хочется их понять. Во-первых, почему так или иначе складывается их мысль. Во-вторых, могу ли я им чем-то быть полезной. Если могу, то помогу.

И вот так складывается любовь.

— Но при этом вы еще и жесткий человек. Как вы совмещаете любовь с этой жесткостью?

— У меня большой запрос на справедливость. Вы можете иметь свое мнение, но не нужно врать. Я ненавижу ложь. Просто ненавижу. Пусть будет правда. Скажи, как ты считаешь.

Мне очень не нравится, когда люди людьми пытаются манипулировать. Я манипуляцию чувствую за версту. Когда разными плюшками-заманушками пытаются тебя куда-то заверстать. Нет. Вот здесь появляется жесткость. Не надо вселять в меня чувство вины. Не надо пытаться мной манипулировать и не надо мне врать.

За Украину и не против России

— Как думаете, когда закончится война? Для меня конец войны — это когда перестанут гибнуть люди. Когда я буду просыпаться и читать мирные новости.

— Когда только началась СВО, сами бойцы говорили, что к 9 мая обязательно всё закончится. Хотя, приезжая туда, было понятно, что ничего там не закончится. А сейчас спрашивала у ребят, воюющих на первой линии, которых оттягивают в тыл на 3-4-5 дней, как они относятся к переговорам. «Я за мир. Я хочу мира, но справедливого».

— Конечно. Я тоже, говоря о том, чтобы люди перестали гибнуть, хочу, чтобы источник всего этого зла был разрушен.

— Наверное, золотой середины не будет никогда.

Они говорят: «Мы отступили с Харьковского направления. Там наши ребята, мы должны это забрать. Мы не можем это не забрать». А есть семьи военнослужащих, которые хотят, чтобы война хоть как-то закончилась. Я их тоже понимаю. Все-таки каждые занятые 100 метров — это еще человеческие жизни.

Сегодня тяжело идет продвижение. Все напичканы техникой и оружием с обеих сторон. Даже небольшой населенный пункт дается с трудом. Это не потому, что мы воевать не умеем. Мы умеем воевать. Это потому что всё напичкано оружием, и всё-таки нужно беречь личный состав.

Я очень долго думала, что такое для меня победа. Это когда будет уничтожена вот эта радикальная власть, которая управляет Украиной.

Должна быть власть, которая за Украину и не против России. Мы братские народы и дальше будем выстраивать нормальные взаимоотношения, вот для меня это будет победа.

И мне без разницы, километр еще плюс или минус. У нас будут прозрачные границы. Сколько родственников у тех, кто живет здесь, находятся там? Сколько родственников у тех, кто живет там, находятся здесь? Нас невозможно взять и разрезать. Сегодня это искусственная такая травля определенная, потому что там действительно радикалы.

Мне говорят: «А почему ты не считаешь, что здесь нет радикалов?». Там все основано на злости к России. Там учат с пеленок ненавидеть русских. У нас что, когда-то учили ненавидеть украинцев?

У меня нет ненависти. Нет желания их всех убить и уничтожить.

— А что с той стороны?

— В той же самой Тошковке есть школа. Я не смогла не залезть в это разбитое здание, чтобы посмотреть украинские учебники. И что я увидела? У нас это ОБЖ, а у них это называется «Как уничтожить русский язык». У них эта ненависть впитывалась. Вся их война и все их действия основаны на злости. Поэтому они в любом случае провалятся. Злость лопнет.

А для этого нужно сменить там власть. Чтобы новая власть работала с внутренней политикой и воспитанием подрастающего поколения.

Это случится. Я не сомневаюсь в нашей победе ни разу.

— Наши бойцы вернутся с фронта, а КСВО останется. А если к вам будут обращаться примирившиеся с нами украинцы, вы будете помогать им решать какие-то социальные вопросы?

— Конечно. Дай бог, чтобы так получилось. Мы уже решаем подобные вопросы.

Женщина родом из Башкирии с двумя детьми. Уехала на Украину еще до СВО. Хотела найти там работу, а тут война. И ничего нельзя. У детей срок действия документов полностью истёк. Менять негде, потому что там нет посольства. И никому нельзя сказать, что ты хочешь вернуться в Россию, потому что у тебя детей заберут.

Самой перейти границу? Как? Через ЛБС? Денег нет. И вот мы спасали эту маму с двумя детьми, чтобы она вернулась к бабушке обходными путями. И нам удалось. Хотя мы могли сказать со злостью: «Ну ты же туда поехала зачем-то. Ну и оставайся там». А злости нет.

Будем ждать нашей победы, будем ждать мира. Очень хочется, чтобы хватило у всех на это разума!

ИИ на службе зла

А теперь про мошенничество хотела пару слов сказать.

Сегодня подключили искусственный интеллект. Человек по видеосвязи разговаривает с якобы бойцом. Да, плохое качество, но лицо и голос почти такие же. И вот так разводят на деньги. «Переведи, пожалуйста, потому что я в плену или в больнице».

— Как проверить?

— Не нужно сразу кидаться и думать, что это он. Когда вам говорят, что он погиб, не надо отвечать в духе: «Я вам не верю, потому что он позвонил». Надо научиться доверять своим.

Первое, что нужно сделать — обратиться в военную комендатуру. Если говорят, что в плену — обратиться к УСПЧ, потому что у них есть списки. И прийти к нам. Потому что, когда просят денег, 99,999 999… %, что это просто мошенники.

— Я боюсь даже спрашивать. Вы знаете, откуда это мошенничество исходит? Не дай бог, это из России.

— Из-за рубежа часто исходит. Но есть те, кто и здесь этим «балуется».

— Звонить матери, у которой погиб сын, давать ей надежду — это не баловство. Даже не преступление. Это самая настоящая бесовщина.

— Я считаю, что это государственная измена. Я хочу, чтобы поменяли 159-ю статью (мошенничество) и внесли туда особую часть, что за мошенничество с участниками СВО и их семьями наказание должно быть в два раза жёстче.

А есть же еще история с семьями пропавших без вести, когда объявляют цену за то, чтобы поднять тело.

— Это тоже мошенники?

— В 522-й центр в Ростове приезжают люди, которые ищут своих родных. Они думают, что надо лично приехать и поторопить, чтобы быстрее сверили ДНК. К ним подходят какие-то непонятные личности. Якобы тоже члены семьи. Спрашивают: «А кого вы-то ищете?». Просто узнают данные и уходят. А человек говорит, потому что ему выговориться надо.

Потом мошенник возвращается с картой. Там точки Х и У. «Тело находится здесь. Нужно от 3 до 20 миллионов, чтобы его сюда доставили».

Бывает, что что-то доставляют. Но надо проверять, точно ли это тело вашего близкого человека лежит в гробу.

К сожалению, эти случаи подтвердили. Такая мошенническая схема существует. Но поскольку ведется следствие, невозможно сейчас понять, что и как.

— Наверное, это и ответ на вопрос, когда закончится война. Когда мы вот это тоже уберем.

— Первая победа, которую каждому из нас нужно совершить, — победа над собой, над своим эгоизмом.

Читайте также: