Белгородский губернатор Вячеслав Гладков: «Правда — единственное лекарство»

2025-09-26T15:46:38Z — Губернатор приграничной Белгородской области Вячеслав Гладков — это тот случай, когда гражданский чиновник абсолютно заслуженно награждён воинской наградой. Президент удостоил его ордена Мужества «за самоотверженность, проявленную при исполнении профессионального долга». Белгородский губернатор Вяче...

Губернатор приграничной Белгородской области Вячеслав Гладков — это тот случай, когда гражданский чиновник абсолютно заслуженно награждён воинской наградой. Президент удостоил его ордена Мужества «за самоотверженность, проявленную при исполнении профессионального долга».

На его канал «Настоящий Гладков» подписаны почти 500 тысяч человек (при численности населения региона 1,48 млн). Там он регулярно информирует жителей Белгородской области о террористических атаках Украины и рассказывает, что конкретно сделали власти для того, чтобы люди могли спастись сами и помочь другим.

Гладков родился в деревне Кучи Пензенской области. Учился в Ленинградском высшем военном инженерном училище связи. Служил в армии. Окончил Санкт-Петербургский университет экономики и финансов и Пензенский госуниверситет по специальности «муниципальное управление». Трудился в администрации города Заречного Пензенской области (от должности замначальника отдела до поста мэра), в администрации Севастополя после его возвращения в состав России. Входит в состав президиума Государственного совета РФ. Отец четверых детей.

В интервью главному редактору ИА Регнум Гладков рассказал, как Белгородская область бьет врага на фронте и побеждает, выстраивая мирную жизнь. О том, какое место в победе занимает качественное детское образование, которое в итоге должно стать стратегической целью региона. О том, как чуть было не погиб при попадании в здание правительства беспилотника, и, наконец, о том почему страх — это правильное чувство.

Другая угроза — другая система информирования

— Вячеслав Владимирович, как-то плохо в Белгороде в эти дни. Постоянно украинские беспилотники летят, люди гибнут, получают ранения. Как в такой атмосфере вообще найти хоть какой-то ресурс для радости, чтобы у людей был стимул на работу выходить?

— Я очень рад, Марина, что вы к нам приехали. Приятно, что у нашей области есть друзья, которые с нами в очень сложные моменты.

Четвертый день идет массированная атака на Белгородский район и город Белгород БПЛА. Есть погибшие, много раненых.

Последний раз на прошлой неделе был в больнице № 2 Белгорода, в областной больнице, в детской. 50 человек раненых. Самый маленький — мальчик четырех лет. Конечно, прямо тяжело.

С другой стороны, мы в этой ситуации живем уже четвертый год. Мы должны работать. Учить детей. Заниматься административной деятельностью, строить школы и детские сады. Просто в этот промежуток времени у нас еще растет задача, связанная с безопасностью.

Когда у нас месяц назад четыре дня была массированная атака беспилотников на областной центр (до этого мы не сталкивались с подобной угрозой), в течение трех недель мы в большом объеме занимались мерами безопасности, которые можем предпринять по защите наших жителей.

Первое — самых маленьких. Закрываем сеткой детские сады. Мы должны детей не просто встретить, мы должны взять на себя ответственность (за их жизни) во время обстрелов. Уже были выстроены алгоритмы безопасности во время ракетных обстрелов. Но атаки беспилотников длятся по 12–14 часов. Другая угроза, другая система информирования. Очень большая работа была проведена как с директорами школ так и с заведующими детскими садами. Смотрели обеспечение охраны периметра, работу с родителями.

Обучение родителей первой медицинской помощи. Выстраивание индивидуальных маршрутов движения. Во время атак беспилотников — по какой стороне улицы идти? Кажется, вопрос праздный, но для нас очень важный. Нужно идти по дворам. Открываются подъезды, ты можешь быстро спрятаться внутрь. Когда идешь по улице, зачастую у тебя времени нет, чтобы найти безопасное место. Иногда бывает всего 10-20 секунд, чтобы спастись.

Мы хотим, чтобы это вошло в автоматизм. Прописываем маршруты передвижения, вклеиваем в дневники, постоянно ежедневные пятиминутки безопасности.

— Вы имеете в виду, что родитель должен уметь оказать первую помощь, когда вышел с ребенком на улицу и ведет его в детский сад. То есть дома есть больше шансов не пострадать, а в детском саду есть обученные…

— Абсолютно верно. В детсаду у нас обученные заведующие, воспитатели, нянечки. У нас закреплены три человека, они следят за системой оповещения, которая информирует о движении беспилотников. Они следят, и в зависимости от приближения к детскому саду уже начинаются действия по алгоритму. Детей уводим в помещение без окон, сажаем на стульчики, начинаем заниматься ими в игровой форме, чтобы они не плакали и не переживали. Спрятались и ждем, когда ситуация закончится.

Очень благодарен и родителям. Я не вижу жалоб. Все очень четко понимают, что это необходимо, правильно реагируют на все эти замечания, потому что здесь не может быть мелочей.

Недавно увидел в соцсетях, что папа пришел забирать детей, принес с собой каски и бронежилеты — и вывел. Не считаю, что это излишние меры. Мы же не знаем, что может произойти через секунду. Любая мера безопасности имеет право на существование. Лучше так относиться, чем потом сожалеть, что мы что-то упустили.

— То есть в городе невозможно жить, отрешившись от войны.

— Невозможно.

— А что делать потом с этими приобретенными навыками? Ведь они просто так не уйдут. Они становятся твоей второй натурой и привычкой. Как это будет проявляться в мирное время?

— Не знаю.

Вчера с одной заведующей в детском саду разговаривал. Она говорит: «У нас страха нет». Я говорю: «Это плохо». Страх — это правильное чувство, которое должно быть у каждого. Мозг предупреждает человека об опасности. Если чувство страха притупляется, в нашей ситуации это катастрофа. Нужно слушать свой организм, слушать интуицию.

Месяц назад, когда четыре дня были атаки, и по 14 часов, я смотрел в телефон, через 4 дня мне самому физически было плохо. Такое ощущение, что тонна лежала на плечах. Хотя я посмотрел в целом по Белгороду — у нас почти 200 тысяч подписались на этот канал за несколько дней. И люди достаточно спокойно себя чувствовали. Имея правильную информацию, ты правильно принимаешь решения. Я понимаю, что все наши совместные усилия за три с половиной года привели к этому результату.

Но, с другой стороны, это было вчера. Что будет завтра — зависит от нас. Нельзя допускать привыкания, нельзя успокаиваться, каждый день нужно искать дополнительные решения.

Закончится вся история, будут у нас навыки контроля за воздушным пространством — будем развивать беспилотную авиацию быстрее, чем в других регионах. Белгородская область достаточно уверенно себя чувствует в рамках внедрения цифровых технологий в систему управления. Война не всегда всё забирает. Она какие-то вещи дает. Будем перестраиваться в мирную повестку.

Больше, конечно, мы переживаем за ментальные изменения. Сам себя на этом ловлю. Когда приезжаешь в командировку, любая птица или резкий звук тебя заставляет вздрагивать больше даже, чем в приграничье. Потому что организм привыкает к этому напряжению и идет какая-то реакция.

Больше всего беспокоимся за детей. Психоэмоциональная нагрузка на них очень велика. Потребуется помощь детских психологов. Мы и сейчас развиваем это направление в рамках детской областной больницы.

— Вы призвали подписаться на канал «Информация БПЛА», сказав, что это действительно спасает жизнь. А это не вызывает нервный тик? Ты закрыл в доме шторы. Смотришь сериал. Твой мозг делает вид, что ничего не происходит. А тут тебе канал выливает: «Там БПЛА, тут БПЛА», и ты в панике.

— Нет. Согласитесь, что самое страшное — это неизвестность. Отсутствие информации порождает домыслы и страхи, которые потом ещё больше начинают нас тяготить, разрывать сознание, создавать другой психоэмоциональный фон.

Иду голосовать сегодня, включается сирена. И я понимаю, что я нахожусь в том месте, которое чуть подальше от Харгоры (микрорайон в Белгороде). Я вот эти 300 метров быстрым шагом смогу дойти, я смотрю, где находится укрытие, оно в 200 метрах, я смотрю, что справа могу за деревьями спрятаться (это все-таки не ракета, а БПЛА, ветки могут задержать дрон)… Поэтому информация дает возможность четко скоординировать свои действия. А когда ее нет, начинается нервоз и претензии к властям. И я вижу, что у нас население, живя в очень сложной обстановке, спокойно и уже профессионально этой информацией пользуется.

— Когда вы описывали, как вы смотрите укрытие, еще что-то, вы описываете какого-то усовершенствованного человека, который должен разбираться в картах, в навигации. Это, наверное, могут делать молодые люди или люди среднего возраста, а пожилые так не смогут.

— Не соглашусь с вами. Смартфон есть, наверное, у каждого человека. В разной модификации они доступны. Второе: нет единого решения для доведения информации, их много. Включая прерывание телепрограмм, телефон, сигналы сирен, дублирование в эфирное радио. Многовариантность дает возможность эту информацию получить.

Образование — это будущее

— Вы говорили о детях и о том, что с ними уже сейчас должны начать работать психологи. Из них уже сейчас надо вытаскивать этот негатив, который в них заложила война?

— Дело даже не в негативе. Это непростая задача.

В прошлом году порядка 70 тысяч детей наших проехали по всей стране от Калининграда до Владивостока, от Дагестана до Ямала. Война дала им возможность посмотреть, какая огромная Россия. И они не просто посмотрели, а почувствовали теплоту и заботу людей, которые находятся за тысячи километров, но переживают за Шебекино или за Белгород.

Мы много вкладываем средств и других ресурсов в развитие общего и среднего специального, среднего профессионального образования. Зачем? Чтобы противостоять этим сложным событиям, связанным с войной. Дать нашим детям больше возможностей.

Мы строим хорошие школы. Это другого уровня пространство, где ребенку настолько комфортно. Мы создаем школы полного дня, когда ребенок там отучился, выучил уроки, поплавал в бассейне, позанимался танцами или борьбой, а вечером, уставший и довольный, с выученными уроками, пришел к родителям. Его не нужно возить по городу из одного учреждения в другое. Опять передвигаясь на машине, когда это опасно. Родители спокойны, что профессиональные учителя позаботятся о безопасности детей.

Мы сейчас развиваем систему ранней профессиональной ориентации на наши предприятия. Хотим, чтобы наши дети оставались здесь. Но мы их не за ноги держим, а даем информацию о профессии: зарплаты, технологические процессы, перспективы карьерного роста, развития рынка. Я вижу большую заинтересованность как со стороны родителей, так и со стороны детей.

Надеюсь, наша работа приведет к тому, что мы получим более сильное образование и кадровое пополнение предприятий. То есть мы не голову пеплом посыпаем, а просто начинаем много работать, мне кажется, в правильном направлении. Идет война, а мы занимаемся образованием. Образование — это точно будущее. Чем сильнее будут наши дети, тем мы увереннее.

Было много вопросов. Вот, Вячеслав Владимирович, давайте рассмотрим вопрос присвоения нашим детям статуса «дети войны». Я говорю: мы хотим из наших детей сразу пенсионеров сделать? Он не успел вырасти — и мы ему сразу пенсию дадим? Чтобы он сидел и страдал, глядя в окно? Или давайте мы дадим им лучшее образование, чтобы они нашли свое место, чтобы они стали самыми сильными, самыми конкурентными, лучшими в своей профессии, чтобы сделали сильнее свою страну, нашу область, свои семьи. Рожали бы по трое детей и хорошо зарабатывали, не завися от пенсий и пособий. Мне кажется, это более правильный подход.

— Это звучит как вызов войне. Можно непосредственно сражаться с врагом, а можно вырастить что-то другое, что заслонит ее…

— Мы и сражаемся, и растим.

— Это личный для вас вызов?

— Это государственная задача. И для ее решения мы все вкладываем себя целиком. Власть Белгородской области — это часть государственной политики России. И мы, как приграничный регион, стоим на защите страны.

Наши люди добывают руду, которая идёт в том числе на укрепление обороноспособности страны. Производим продукты питания и мясо, которое нужно для продовольственной безопасности. Мы по-другому себя не видим.

— Вы говорите, что это государственная задача. А нужно же еще иметь личную волю, чтобы не только строить фортификационные сооружения, но и вот этот невидимый дом будущего…

— Образ будущего у нас есть. И не у одного человека. У нас есть целая команда — правительство, главы муниципальных образований, директора колледжей и школ. Я вижу, насколько люди воодушевлены этими задачами, насколько они отдают себя. И я вижу результат. Мы точно понимаем, что всё делаем правильно.

— Вы живете в огромном потоке плохих новостей. Вы постоянно пишете о погибших и раненых. Туда прилетело, сюда прилетело, здесь разрушено. Вы осознанно выбрали детей? Мне кажется, что если осознанно не выбрать сейчас ключевым аспектом работы будущее детей, то в этом негативе можно потерять ресурс и немножко сойти с ума.

— Конечно, тяжело. Вы абсолютно правы, что это осознанный выбор.

Когда страшные события происходят, можно потерять координацию и утонуть в этом негативе.

— А повлияло ли на ваш жизненный выбор работы на будущее детей то, что вам пришлось своими глазами видеть и раненых детей, и детские смерти?

— Думаю, что да.

— Это единственное, что вы могли противопоставить смерти — вложиться в других живых детей и сделать их счастливыми?

— Мы должны всё время думать о том, что бы мы могли спасти. В каждой детской смерти надо искать причины: что мы сделали не так или что не доделали, чтобы это предотвратить.

Когда приезжаю в приграничные районы и вижу детей на улицах, сразу спрашиваю: «Почему вы здесь? Почему не записались в лагерь? Почему родители не подали заявку. Давайте отправим в Анапу, в другие регионы».

Три недели там — уже безопасность. Мы же не понимаем, что будет сегодня.

Конечно, не все к этому готовы. Родители говорят: «Пусть он лучше со мной будет». Бывает, сами дети не готовы уезжать. Нужен диалог. Учителей, директоров школ: доносить, уговаривать, убеждать.

На этой неделе у нас уже 1200 детей уехало. Около 1500 до конца недели еще уедет. Работы проводится много. Очень хочется, чтобы даже малейшего касания к боли от взрывов наши дети не испытывали. Поэтому каждый день их учим, как себя вести, когда взрыв: когда ты в школе, когда ты на улице.

Я благодарен нашим врачам, которые очень бережно, нежно, фактически как близкие родственники заботятся о детях. Помогая и родителям справиться с этой бедой, и детей вылечить, а потом реабилитацию пройти.

Фонд создали. Благодаря этому уже не дергаемся по каждому ребенку, а следуем системному подходу. Директор фонда (она же главврач детской больницы) понимает, что всё в ее руках. Ребенку нужна реабилитация — купили путевку. Нужно какое-то дополнительное средство реабилитации, которое не входит в ОМС, — не нужно никого спрашивать, у нее всё есть, система работает.

«Это наш пост»

— А вам самому не хочется всё бросить и убежать отсюда?

— Недавно услышал, что люди, которые побывали на передовой — в Запорожской области, в ДНР, — они говорят, что страшнее, чем в Белгороде, нигде не было. Когда ты приезжаешь на фронт, ты понимаешь, что сейчас прилетит. Нагнулся, идешь в шлеме и бронежилете, прячешься за складками местности. А в Белгороде ты идешь по мирному городу и не понимаешь, что будет через секунду. И вот этот груз неизвестности давит на тех, кто приезжает.

А на нас он не давит. Мы знаем, что это так и есть. Знаем, как себя вести. Мы в этом процессе живем. Поэтому если и возникает желание куда-то бежать, то только на взрыв или к границе поближе, если там что-то происходит, где нужно срочно понимание ситуации.

Сегодня утром собирались главы девяти районов. Обсуждали восстановление Шебекино. Подходим к зиме. Отремонтировали почти 3000 домов и квартир, но объем разрушений всё равно идет большой. Нужно увеличивать темпы восстановления. И очевидно, что сам Шебекинский округ с этим не справится.

У других глав тоже большой объем работы. Он никуда не делся. Детские сады, подготовка к зиме, управляющие компании. И еще тут им дополнительная нагрузка по восстановлению… Зарплаты же не увеличиваем. Ответственность растет, объем работы растет, а люди остаются те же самые. Мне кажется, мы становимся сильнее в этой части.

— Я бы хотела рассказать о Юрие Викторовиче Водопьянове — главе села Тишанка. Это отважный человек. Он для оставшихся 15 жителей сам возит воду и еду. Когда молоковоз отказался туда ехать, он поехал туда сам. А по пути он еще сбивает дроны. Я поинтересовалась, кем он был до того, как стать главой, — он работал школьным завхозом. Я был поражена. Казалось бы, завхоз — это незаметный работник. А тут человек проявляет высокую степень ответственности. Как думаете, если бы война расширилась на другие территории, мы бы все так себя вели? Или нужно быть особым человеком?

— Мы бы все так себя вели. Обстановка такова, что мы же не можем отсюда уйти. Пришло наше время. Белгородская область — это наш пост.

В отношении, как мы готовим, как мы воспитываем детей. Мало научить ребенка читать и писать. Его нужно воспитать человеком. Поэтому у нас много патриотики. Есть и военная патриотика, наши лагеря — «Армата», проект «Воин». Там не только ношение формы и шествие парадным строем. Там всё, начиная от медицины, которая очень нравится детям, и заканчивая более сложной работой с беспилотной авиацией.

Меньше месяца назад я встречался с мальчишками, которые прошли «Воин», 18 лет исполнилось — подписали контракт и пошли воевать в Курской области. Парню восемнадцать с половиной лет — а он уже ветеран. Получил госнаграду. Сейчас он на реабилитации. И он спокойно, как профессиональный военный, говорит о возвращении на линию боевого соприкосновения. И таких случаев уже очень много. Есть кто ушел на войну, кто вместе с отцами служит в самообороне. Это не парадный отчет, что мы занимаемся патриотикой, у нас выросли настоящие мужественные люди, которые мало говорят, но с оружием в руках защищают Россию. Это говорит о силе русского характера и правильном подходе к воспитанию.

— Патриотическое воспитание патриотическому воспитанию рознь. Украина тоже внедряет патриотическое воспитание. Но основной элемент этого патриотического воспитания — ненависть к русским. Как проводить патриотические акции, но не приучить детей ненавидеть?

— Об этом много было написано и сказано: это не в традициях русского народа. Конечно, эмоций очень много, когда много погибших и раненых. Но великая сила русского народа не в этом. Сам видел, как наши военврачи лечат тяжелораненых украинцев, которые пять минут назад пытались лишить их жизни. Эта война в очередной раз показывает, что это качество русского народа как было, так и остается во всех нас.

— И это при том, что сейчас Украина просто кошмарит Белгород? Они же просто кошмарят…

— Кошмарят. Военных объектов в городе нет. Они бьют по домам и мирным жителям. И это не первый раз…

— И как жить, понимая, что каждая твоя секунда может стать последней?

— Если постоянно об этом думать, то с ума сойдешь сразу и быстро. Надо заниматься своим делом: семьей, работой. Стараться делать ее лучше, особенно в условиях постоянной угрозы. Понимаем, что в каждую секунду может произойти, но предпринимаем максимальные меры, чтобы спасти свою жизнь, помочь другим. И мы просто живем в этом.

— Работа губернатора всегда каторжная. Особенно в приграничье. Не жалеете, что занимаете эту должность?

— У меня нет времени жалеть или радоваться. Есть работа, ее надо выполнять. Если дойдем до пенсии, годик хотя бы пройдет — чтобы голова остыла, — тогда скажу.

Есть много моментов, которые позволяют говорить об успешности наших проектов. Много сделано, много делается, еще больше предстоит сделать. Военная и мирная повестка, идет череда.

Пригодилось военное образование

— Я была в детском саду и школе в Таврово. Очень даже неплохо. Но мне сказали, что туда переселились семьи из эвакуированных сел. Не боитесь, что они к ним привыкнут и в приграничье уже не вернутся?

— У нас не отличаются по качеству ремонта школы в приграничье, в Белгороде или в Старом Осколе. Например, в Графовке Краснояружского района. Как только мы отремонтировали эту школу, в 2023-м году ее уничтожили полностью. Хотя школа была супер. Мебель, лаборатории, техника. До слез было… Школа в Колотиловке тоже была построена до 2020 года. Там тоже было очень круто. Она уникальная и компактная. Туда даже приезжали учиться дети из самой Красной Яруги, из районного центра. Поэтому сказать, что сильно различаются по уровню ремонта…

— Как вы думаете, ВСУ почему стали бить по школам? Они предполагают, что там мощные укрытия для военных?

— Они бьют по администрациям. Месяц назад целенаправленно били по зданию правительства, по администрации города Белгорода. Бьют по сельской администрации. Разрушают фельдшерско-акушерские пункты, разрушают школы, объекты гражданской обороны. То есть всё, что является системой управления. Чтобы жители остались одни со своими проблемами, или разбежались, или стали выражать недовольство.

Такова разрушительная политика нашего врага, и они ее методично используют.

— Когда прилетел беспилотник в здание администрации, вы находились в своем кабинете. У вас полетели стёкла.

— К сожалению, уже не первый раз. И я виноват. Когда началась атака, у нас было важное совещание. Я увидел, что загорелся дом на улице Лермонтова. Подошел к окну, чтобы получше рассмотреть. Допустил ошибку. Сам ругаюсь со всеми, чтобы были максимально осторожны, а тут я прямо как сапожник без сапог.

— По долгу службы вы вынуждены всегда быть для всех примером. Но когда сбили беспилотник над моей гостиницей, я сильно испугалась и даже позволила себе нехорошее выражение. А вы всегда вынуждены держать себя под контролем. Это не тяготит вас?

— Я ничем не отличаюсь от всех жителей в Белгороде. Живу здесь, снимаю квартиру. Что в здание правительства, что в жилой дом — может прилететь. Мы должны быть готовы. И я допустил ошибку и показал плохой пример. Нельзя было подходить к окну. Постараюсь в будущем их не совершать. А так меня ничего не тяготит. Это наша жизнь. Она непростая, она другая по сравнению с другими регионами. Но мы живем в этом.

— Я почему-то никогда не спрашивала вас, кем вы хотели быть в детстве…

— Первое желание у меня было быть летчиком. Хотя, мне кажется, из-за роста это было невозможно. В старших классах мне хотелось стать военным. Поэтому поступал в военное училище, но потом ушел, окончил университет экономики имени Вознесенского в Санкт-Петербурге. Получил профессию «экономист». Работал по этой специальности. Но как-то судьба подвела меня (смеется), и вспоминаю свои навыки, которые я получил во время курсантской жизни.

— А до войны какой был момент в вашей работе, который показался вам самым тяжелым?

— В Севастополе. Более тяжелой работы, чем в городе-герое Севастополе, в моей жизни не было никогда.

— Даже чем в Белгороде?

— Было много сложностей. Большая активность большого количества общественных организаций. Представляете, в городе было 280 ветеранских организаций. 280! Каждая со своим уставом, со своим порядком, со своим отношением. И все абсолютно уважаемые люди: генералы и адмиралы.

Но когда я уходил, у нас осталась только одна организация. Мы всех объединили в одну. Это правильно. Эффективность системы управления — она не в выяснении отношений кто главнее, а все-таки в качестве работы с ветеранским сообществом, в воспитании детей ветеранами.

В Севастополе я еще отвечал за работу аппарата правительства, за развитие муниципальных образований, за блок отношений с силовыми структурами. Очень тяжело было эмоционально и физически.

А в Белгородской области четко понимаю, что надо делать. Что-то получается очень хорошо, что-то не получается, что-то только начинает получаться. Работы много. Мы все в одном строю. И результат есть.

— Вы могли бы вспомнить какую-то картину из вашего сердца, которая символизировала счастье?

— Когда я у дедушки с бабушкой проводил все каникулы и большую часть выходных. Всего нас было пятеро внуков. Ходили на рыбалку, собирали черную смородину в лесу, копали картошку, избавлялись от колорадского жука, катались на санках. Вот главные воспоминания счастливого детства.

— Бабушка и дедушка кем были?

— Бабушка была воспитателем в детском саду. Дедушка получил серьезное ранение на Курской дуге — потерял правую руку. Работал бухгалтером совхоза.

— О войне вам что-нибудь рассказывал?

— Только когда мы стали совсем взрослыми. Насколько была страшной война, как формировались подразделения, как это было тяжело. Мало рассказывал, но воспоминания остались.

А бабушка рассказывала, как она в 16 лет во время Великой Отечественной войны работала на тракторе. А трактора же были без кабин. Как-то раз на нее напали волки. Представляете, каково пришлось 16-летней девочке. Одна пашет в поле, а на нее голодные волки напали. Пришлось отбиваться.

Когда пришел дедушка без правой руки, вышла за него замуж. Родили четверых детей. Дедушка левой рукой с нами картошку копал. Держал поросят и коров. У нас даже мысли не было, что у него руки нет. Потому что он одной рукой делал больше, чем мы двумя.

— Что было его ресурсом, двигателем?

— Не хотелось бы пафоса, но он был главой огромной семьи и непререкаемым авторитетом для всех нас. Наверное — безграничная любовь к жизни. Всё, что он дал всей семье, у нас навсегда останется.

— Можно ли сказать, что вы подсознательно видите в жителях Белгородской области дедушку и бабушку, которые тоже пережили страшные времена?

— Таких ассоциаций у меня нет. Мы ничем не отличаемся. Живем все вместе в одинаковой ситуации. Все мы люди. Как я к людям — так и люди ко мне. Самое главное — никого не обманывать. Какой бы ни была тяжелой ситуация, надо говорить как есть. И надо делать понятные вещи.

— А кто вас научил тому, что всегда надо говорить правду?

— Никто не учил. Правда — единственное лекарство в нашей ситуации. Человека можно обмануть только один раз. И тому, кто меня обманул, я больше никогда доверять не буду. И если мы обманем людей, никто с нами разговаривать не будет. Поэтому вариантов у нас никаких нет и не будет. Какие бы тяжелые потери ни были, если мы хоть раз не скажем об этом, попытаемся замолчать, мы потеряем доверие людей. Поэтому — говорили, говорим и будем говорить как есть.

— Хотелось бы к вам приехать как-нибудь скоро, чтобы вы собрали людей, чтобы в это время к вам пришли люди спокойно и ничего бы не летало над нами…

— Я уверен, что оно будет.

Читайте также: