Мир без тормозов

2025-08-13T15:01:09Z — Хочешь мира, готовься к войне! Эта древнеримская максима прямо на наших глазах обретает новую жизнь. Наличие глобализации всего и вся, интеграционные процессы и переговоры не только не являются обстоятельствами замедляющими милитаризацию глобальной политики, а даже наоборот содействуют ей, являясь, по сути, контекстным дополнением.

---

Мировая система безопасности трещит по швам, и дело уже не в том, кто нажмёт кнопку первым (до этого как не крути, но далеко), а в том, что сам страх перед этой кнопкой растворяется. То, что полстолетия называлось "ядерным сдерживанием" — баланс страха, невозможность применения без гарантии взаимного уничтожения — постепенно уходит в прошлое. На смену приходит куда более опасная концепция: планирование и нормализация применения ядерного оружия в рамках "ограниченных" или "превентивных" сценариев.

Разрушение старого порядка происходит не в тишине кабинетов и не в кулуарах конференций — оно идёт публично, с открытым презрением к прежним международным нормам. Доктрины, которые в эпоху холодной войны писались в режиме "на всякий случай", теперь обрастают конкретными сроками, картами целей и практическими учениями. Прежние соглашения по контролю над вооружениями либо денонсированы, либо фактически утратили силу, а механизмы кризисной коммуникации между ядерными державами выродились в протокольный обмен репликами для прессы.

Парадокс в том, что этот сдвиг происходит одновременно с ускорением гонки вооружений. Каждая новая технологическая платформа — от гиперзвука до маломощных ядерных боезарядов — не снижает риск, а наоборот, даёт соблазн "попробовать" её в реальном конфликте. И этот соблазн сегодня активно подпитывается в экспертной и политической среде Запада: от аналитиков RAND до комментаторов на страницах The National Interest. Речь уже идёт не о "немыслимом", а о "приемлемом" ядерном ударе, который якобы способен остановить войну и "спасти жизни".

Фактически мы видим демонтаж самой основы послевоенного устройства — табу на применение ядерного оружия. Идет ползучая легализация идеи, что ядерная боеголовка может быть "инструментом миротворчества". История Хиросимы и Нагасаки подаётся в отредактированной версии: не как трагедия, а как "вынужденная мера" ради спасения миллионов жизней. Такой нарратив, будучи раз за разом транслируемым в СМИ и на политических площадках, перестаёт шокировать — и это главный симптом болезни.

В этих условиях старая модель взаимного сдерживания уже не работает. Если в прошлом наличие гарантированного ответного удара удерживало игроков от катастрофических решений, то теперь логика меняется: потенциальный агрессор стремится обеспечить возможность нанести первый удар так, чтобы противник не успел ответить. А это значит, что ядерная гонка перестаёт быть абстрактным фоном и превращается в предвоенный этап, который все участники воспринимают как допустимый и даже необходимый.

Мир входит в фазу, где скорость реакции, глубина разведданных и близость носителей к целям становятся решающими параметрами безопасности. И в этой гонке никто не собирается жать на тормоз.

Соединённые Штаты и их ключевые союзники по НАТО перестраивают военную архитектуру под задачи, которые ещё десять лет назад озвучивались лишь в симуляциях. В центре этой архитектуры — способность нанести "обезглавливающий" или "обезоруживающий" удар по России и Китаю в максимально сжатые сроки. Парадоксально, но именно развитие средств доставки и разведки, которое в эпоху холодной войны рассматривалось как фактор стабилизации, теперь превращается в инструмент дестабилизации.

Американские стратеги открыто переходят от парадигмы "возмездия" к парадигме "предупреждения". Расположение элементов ПРО в Европе и Азиатско-Тихоокеанском регионе, модернизация систем Trident II, развёртывание маломощных боеголовок W76-2 на стратегических подлодках — всё это не оборонительные жесты, а подготовка к сценарию, где первый удар должен парализовать ответные действия противника.

Особую роль в этой схеме играют морские платформы. Перемещения американских ПЛАРБ всё чаще носят демонстративный характер, сопровождаются сливами координат в прессу и "информационными учениями", где отрабатываются траектории подлёта к целям в Европе и Евразии. Эти траектории — так называемые "пистолетные", с минимальным временем подлёта, — в теории дают возможность нанести удар до того, как российские (ну, или китайские, если угодно) системы раннего предупреждения зафиксируют угрозу.

На суше идёт параллельный процесс. Возвращение в Европу ракет средней и меньшей дальности после фактической смерти ДРСМД (Договора о ракетах средней и малой дальности - ред.) меняет баланс: с баз в Польше, Румынии, Прибалтике, можно держать под прицелом критические узлы командования и инфраструктуры России. Для Китая зеркальная ситуация формируется в Южной Корее, Японии, на Филиппинах и в Австралии — опорных точках блока AUKUS и его партнёров.

Свою роль играют и новые союзные конфигурации. Помимо AUKUS и традиционного НАТО, создаются гибкие коалиции под конкретные театры военных действий: "Северная дуга" (Скандинавия, Польша, Прибалтика), "Южный фронт" (Турция, Греция, Италия), "Индо-Тихоокеанское кольцо" (Япония, Южная Корея, Австралия, Филиппины). В каждой из этих группировок — своё распределение задач по разведке, противовоздушной и противоракетной обороне, наступательным операциям.

Такая архитектура создаёт иллюзию управляемости. Американские и натовские аналитики рассуждают о "локализованных конфликтах с применением ядерного оружия" как о чем-то, что можно спланировать, отработать на учениях и завершить на выгодных условиях. На деле же любая попытка реализовать эту доктрину несёт риск мгновенной эскалации за пределы контролируемого сценария.

Проблема в том, что для политиков и военных на Западе этот риск теперь выглядит допустимым. Они убеждают себя и своих избирателей, что технологическое превосходство и распределённая структура союзов минимизируют угрозу ответного удара. Но история — от Карибского кризиса до инцидентов с ложными срабатываниями систем раннего оповещения — учит обратному: чем сложнее система, тем выше вероятность сбоя.

В результате формируется мир, где нажатая кнопка первого удара становится не последним аргументом, а одним из первых пунктов военного планирования.

Система международных ограничений, которая ещё недавно считалась несущей конструкцией мировой безопасности, рассыпается на глазах. От Договора по ПРО до ДРСМД и СНВ — всё, что на протяжении десятилетий сдерживало гонку вооружений, либо денонсировано, либо фактически не выполняется. Там, где когда-то работали дипломатические каналы, теперь царит тишина или обмен риторическими ударами.

Разрыв ДРСМД в 2019 году стал не просто символическим жестом, а началом новой эпохи. США обвинили Россию в нарушениях, Россия ответила зеркально и в результате обе стороны получили развязанные руки для разработки и развёртывания ракет средней и меньшей дальности. Эти системы уже возвращаются в Европу и Азию, подрывая хрупкий баланс, который держался с конца 1980-х.

Договор по открытому небу — ещё один камень в фундаменте, выбитый из конструкции. Уход США, а затем и России уничтожил уникальный механизм прозрачности, позволявший хотя бы формально контролировать военную активность партнёров и оппонентов. Вместо самолётов наблюдения — наращивание спутниковых группировок, которые работают в интересах своих государств, но не создают общего поля доверия.

СНВ-III пока остаётся в силе, но срок его действия истекает в 2026 году, и ни одна из сторон не проявляет реального интереса к продлению. Более того, Вашингтон всё активнее поднимает вопрос о включении Китая в будущие соглашения, прекрасно понимая, что Пекин на это не пойдёт. Такой подход делает переговоры заведомо безрезультатными, а значит, открывает путь к полной свободе действий.

На этом фоне возрождаются и концепции, которые в 1990-х казались забытыми. В экспертных кругах США и НАТО уже открыто обсуждают идею "гибкого применения" ядерного оружия — от тактических зарядов до демонстративных ударов по малозаселённым районам. Россия отвечает разработкой нестандартных систем доставки — от ультимативных "Сармата", "Авангарда", "Орешника" и "Посейдона" до гиперзвуковых "Цирконов" и "Кинжалов" (заодно прикрывая все это С-500 "Прометей"), сигнализируя, что любой конфликт может мгновенно перейти на стратегический уровень.

Особую тревогу вызывает разрушение неформальных ограничений, которые десятилетиями дополняли официальные договоры. Карибский кризис породил негласное правило избегать прямых угроз ядерными ударами по столицам в мирное время. Сегодня же информационные вбросы о "потенциальных целях" в Москве, Вашингтоне, Лондоне или Пекине стали частью медийной повестки.

Мир утратил не только юридические рамки, но и культуру сдерживания. Поколение политиков, выросшее в тени холодной войны и осознававшее, что ядерная эскалация — это конец для всех, ушло. На смену пришли прагматики и технократы, рассматривающие оружие массового уничтожения как один из инструментов давления наряду с санкциями, блокадами и кибератаками.

В этой новой среде любой локальный конфликт может стать детонатором глобального столкновения. Отсутствие доверия, рост технических возможностей и разрушенные договоры — это рецепт кризиса, который в случае сбоев коммуникации или ошибочной интерпретации разведданных развернётся быстрее, чем мир успеет осознать происходящее.Параллельно выстраивается совершенно новая концепция взаимного сдерживания не завязанного на ракетные комплексы и ПРО. И в мире глобальной экономики имя ей – контроль коммуникаций и логистических коридоров.

В мире, где международная торговля и энергетическая безопасность завязаны на узкие морские горлышки, любое обострение способно вызвать цепную реакцию. Перекройте несколько проливов — и глобальная экономика ощутит это быстрее, чем рынки успеют адаптироваться. Морские артерии, которые ещё недавно казались надёжными, превращаются в зоны повышенного риска, а их защита становится предметом военного планирования.

Красное море, некогда главный путь между Европой и Азией, уже стало ареной фактической блокады. Активизация хуситов привела к тому, что Баб-эль-Мандебский пролив оказался под их контролем, а судоходство через Суэцкий канал периодически переходит в рваный режим. Мировые перевозчики иногда вынуждены идти вокруг Африки, удлиняя маршрут и повышая себестоимость товаров. На глазах рушится логистическая модель, работавшая десятилетиями.

Балтийские проливы — Малый Бельт, Большой Бельт, Эресунн и Каттегат — могут стать следующим фронтом. О подготовке натовских прибалтийских стран к тотальной блокаде России уже говорено-переговорено. И строятся конкретные планы запуска череды локальных конфликтов, призванных запустить ее, блокады, механизмы. Расчет на то, что это не приведет к ядерному столкновению. Но где гарантия? Исторический опыт показывает: в мировых войнах и в период холодной войны контроль над балтийскими проливами, и вообще акваторией, всегда рассматривался как стратегическая цель. Россия это понимает — недавние масштабные учения Балтийского флота были явно рассчитаны на отработку сценариев противодействия блокаде.

Ормузский пролив, через который проходит треть мировых поставок нефти, остаётся под пристальным вниманием Ирана. Захват танкеров силами КСИР в 2024 году и паника на рынке во время недавней "12-ти дневной войны", когда иранские военные корабли только начали активно маневрировать в проливе, стали напоминанием, что этот узел способен в любой момент превратиться в точку глобального энергетического шока. Пока Тегеран действует сдержанно, учитывая интересы своих потребителей, но так не обязательно будет всегда.

Не менее критична ситуация в Малаккском проливе — "ахиллесовой пяте" китайской торговли. Здесь сходятся интересы Пекина, Индии, стран Юго-Восточной Азии и США, которые через блок AUKUS и союзников по региону фактически создают контрольный пояс вокруг китайских коммуникаций. История пиратства и локальных конфликтов в этом регионе наглядно показывает, что любая нестабильность моментально бьёт по энергетическим поставкам и грузопотокам.Совсем свежие противоречия и политические торги в купе с шантажом вокруг Панамского пролива прекрасно укладываются в описанную логику. И даже Берингов пролив между Россией и США способен быть как фронтиром, так и мостом.

Все эти точки — от Балтики до Юго-Восточной Азии, и от Камчатки до Центральной Америки — объединяет одно: они становятся частью новой логики военного планирования. Перекрытие проливов и морских маршрутов перестаёт быть "экзотическим" сценарием и входит в набор инструментов гибридной войны. Энергетика, торговля и транспорт — теперь такие же цели, как военные базы и центры связи.

В этой реальности даже кратковременная блокада одного из узлов способна запустить цепочку кризисов: дефицит топлива, рост цен, социальное недовольство и политическая дестабилизация. И если раньше подобные действия были прерогативой государств, сегодня к ним готовы прибегать и негосударственные акторы — от вооружённых движений до частных военных компаний, работающих по заказу крупных корпораций или союзов стран. Ну и не лишним будет добавить, что в равной степени все это касается и сухопутных коридоров. И набивших оскомину горячих точек – Зангезурского и Сувалкского коридоров. И глобальных транс-евразийских маршрутов по линиям "Восток-Запад" и "Север-Юг". Трубопроводные артерии ближневосточные и украинские, сибирские, трансчерноморские и трансбалтийские. Все это не только точки роста и взаимодействия, но и узлы геополитического напряжения.И вся эта мировая логистическая паутина сейчас пульсирует конфликтами разной интенсивности.

Возвращаясь от траекторий экспортных и импортных к траекториям, если угодно, баллистическим, нужно отметить, что классическая ядерная триада ещё недавно казалась вершиной военной мощи, но сегодня на её флангах вырастают новые системы, способные как дополнять, так и подрывать традиционную архитектуру сдерживания. Эпоха, когда стратегическое равновесие держалось на ракетных шахтах, подводных ракетоносцах и стратегической авиации, постепенно уступает место многоуровневым гибридным комплексам — от ударных дронов до автономных систем принятия решений на базе искусственного интеллекта.

И изменения здесь происходят не менее масштабные чем на торговых маршрутах, потому что маршрутов военных, в силу тотального изменения самой логики доставки боезаряда становится не меньше чем судоходных.

Беспилотные технологии, начавшие как "инструмент асимметричных войн", сегодня фактически выравнивают силы между государствами с разным экономическим потенциалом. Страны, лишённые полномасштабной ядерной программы, могут наносить удары на тысячи километров с точностью, недоступной даже крылатым ракетам 1990-х. Массовое производство дешёвых БПЛА, создание роёв и интеграция их в разведывательно-ударные контуры делают линии фронта проницаемыми, а тыловые объекты — уязвимыми в любой точке карты.

Кибервойна стала ещё одним фронтом, который уже невозможно игнорировать. Парализовать энергосистему мегаполиса, вывести из строя спутниковую навигацию, вскрыть базы данных военного назначения — всё это может быть сделано без единого выстрела, но с последствиями, сопоставимыми с применением стратегического оружия. Причём эти действия всё чаще сопровождают физические операции, создавая эффект "многослойного удара".

Искусственный интеллект — следующий шаг. Если раньше аналитика и планирование операций были привилегией штабов и специалистов, то сегодня алгоритмы способны просчитывать варианты боевых действий быстрее человека, моделировать сценарии в реальном времени и адаптироваться к изменяющейся обстановке. Проблема в том, что этот процесс становится всё менее контролируемым: ошибка в коде или непредсказуемое поведение обученной системы могут привести к эскалации, которую уже никто не остановит.

Ещё один слой новой реальности — приватизация военной силы. Частные военные компании, оснащённые высокотехнологичными средствами, действуют как под прямым контролем государств, так и в серой зоне, где невозможно установить реального заказчика. Это создаёт дополнительный уровень непредсказуемости: атака может быть проведена "чужими руками", без формального объявления войны и без прямых доказательств причастности.

В совокупности эти факторы меняют саму суть сдерживания и, вообще, противостояния. Оно становится не бинарным — "удар или воздержание" — а многоуровневым, где на каждом этапе есть возможность для точечного, асимметричного или демонстрационного воздействия. В этой логике ядерное оружие перестаёт быть единственным аргументом "последнего дня", а превращается в один из элементов сложной матрицы угроз и сигналов.

Итого - современная мировая система безопасности переживает переломный момент, сравнимый по масштабу с концом Второй мировой войны или распадом биполярного мира в начале 1990-х. Но в отличие от прежних эпох, новый баланс не формируется вокруг одной-двух сверхдержав, а складывается в условиях плотного наложения глобальных, региональных и технологических конфликтов. Каждый новый кризис не заменяет предыдущий, а накладывается на него, создавая эффект накопленной нестабильности.

Ядерное оружие, оставаясь фундаментом стратегического сдерживания, перестало быть универсальной страховкой от войны. Его сдерживающий эффект размывается из-за появления инструментов, позволяющих наносить разрушительный ущерб без перехода порога ядерного удара. Гиперзвуковые ракеты, ударные беспилотники, кибероперации и автономные системы не просто расширяют арсенал угроз — они размывают границы между "миром" и "войной".

Главный тренд ближайших лет — фрагментация глобальных правил игры. Организации и договоры, которые десятилетиями определяли архитектуру безопасности, утрачивают авторитет и эффективность. Совбез ООН парализован, контроль за вооружениями носит выборочный характер, а крупнейшие государства демонстративно обходят действующие соглашения, прикрываясь "правом на защиту национальных интересов". В такой среде каждый шаг к одностороннему усилению трактуется как потенциальная угроза, и сама логика безопасности становится логикой подозрения.

Экономическая составляющая безопасности также меняется: блокировки торговых путей, манипуляции поставками энергоносителей и критически важных технологий превращаются в штатный элемент давления. Угрозы перекрытия транспортных артерий становятся фактором стратегического планирования наравне с военными угрозами. Контроль над логистикой фактически приравнивается к контролю над вооружением.

Технологическая революция, помимо военных эффектов, формирует новый класс уязвимостей. Государства, не успевающие встроиться в гонку вооружений на базе искусственного интеллекта, рискуют потерять даже те позиции, которые обеспечивала им традиционная военная мощь. При этом технологическое лидерство уже невозможно удерживать в рамках одного блока или союза: цепочки поставок критически зависят от глобальных рынков, а значит, санкционные и тарифные войны будут идти параллельными путями с гонкой вооружений.

К 2030 году можно ожидать, что мир окажется в состоянии "динамического неравновесия" — когда ни одна из держав не сможет навязать универсальные правила, а конфликты будут разгораться и затухать в разных точках планеты, не переходя в единую мировую войну, но и не позволяя вернуться к устойчивому миру. В этой реальности ключевыми навыками для государств станут не только военное превосходство, но и способность быстро адаптироваться, защищать критическую инфраструктуру, контролировать коммуникации и эффективно управлять восприятием угроз — как внутри страны, так и за её пределами.

И если в ХХ веке мир держался на холодном балансе страха, то в XXI веке он, похоже, будет держаться на балансе хаоса.

О том, какие варианты могут быть в результате переговоров президентов России и США на Украине - в статье Ростислава Ищенко "Битва на Аляске"

Читайте также:

2025-08-11T13:57:00Z

Запад обречен на гибель: мир готовится к поворотной катастрофе

Мир переживает сдвиг в балансе сил, пишет Berliner Zeitung. К 2075 году крупнейшими экономиками мира будут Глобального Юга. По мнению экспертов, Запад стоит перед выбором: сотрудничать или соперничать с ними.

2025-08-12T21:18:17Z

Готовятся к войне: Стало известно о перевооружении стран ЕС «исторического масштаба»

Европейские страны готовятся к войне, сообщает Financial Times

2025-08-13T13:07:28Z

Россия совершила прорыв на Донбассе

На фронте отмечается невероятная скорость продвижения российской армии, а Минобороны РФ выступило с сообщением, каким именно, рассказывает «Царьград»

2025-08-12T05:28:00Z

Планета не будет прежней после мирной сделки: Украина сломала абсолютно все

Украина стала главным полем борьбы между Россией и Западом, пишет Okaz. Москва стремится сохранить влияние, тогда как ее противники наращивают помощь Киеву, что приводит лишь к эскалации конфликта и нескончаемому потоку санкций. Последствия этого противоборства еще долго будут влиять на геополитику.

2025-08-13T05:00:00Z

Окончание СВО всех удивит: у России появился неубиваемый козырь

Вашингтон, оглушенный собственной пропагандой, внезапно увидел, что "изолированная" Россия не одна. Стратегические союзники, поддерживающие ее во всех начинаниях, — это крупнейшие, богатейшие и влиятельнейшие страны мира.