Военный травматолог – о службе в зоне СВО

2025-08-09T09:00:00Z — Военные медики служат на передовой специальной военной операции плечом к плечу с бойцами. Врач-травматолог из Казани Булат Адиятуллин рассказал в интервью «Интертату» о том, почему сменил работу в институте травматологии на прифронтовую реальность, о чудесных случаях спасения пациентов и вере в Бога, без которой в его деле – никуда.

«В медицинский с первого раза не поступил, устроился в оперблок РКБ санитаром»

– Булат, нередко дети выбирают профессию, имея перед глазами пример своих родственников. У вас в семье есть врачи?

– На самом деле, вплоть до 10 класса я не совсем четко представлял, чем буду заниматься в жизни. При том что да, моя бабушка – педиатр, 40 лет посвятившая этой профессии, а мои братья и их жены – стоматологи. Я часто ходил на работу к бабушке, скорее всего, это тоже повлияло на мой выбор.

В медицинский я с первого раза не поступил, не хватило всего двух баллов. Пока мои ровесники учились в университете, устроился на работу в оперблок РКБ санитаром. По правде говоря, это мама устроила меня туда в надежде, что я увижу все неприглядные стороны профессии и изменю свое решение. Работа санитаром, на самом деле, дала мне большой опыт. И полы приходилось мыть, операционные. Одновременно учился в медицинском училище, готовился поступать в университет. Несмотря на нагрузку, не сдавался, поставил перед собой цель стать студентом медуниверситета. И достиг ее.

Вот уже более 11 лет работаю врачом. До отправки в зону специальной военной операции работал в институте травматологии РКБ.

– На СВО уехали по собственному желанию или так получилось?

– Я слышал, что через 10 лет нужно менять ракурс деятельности. Потому что это достаточный срок, чтобы реализоваться в профессии. После десяти лет работы травматологом у меня тоже появились признаки эмоционального выгорания.

Однажды мне позвонил друг из Челнов, сказал, что собирается на СВО, и предложил ехать с ним. Он подписал контракт, прошел медкомиссию. Я попросил пару дней, чтобы подумать, но уже на момент разговора понимал, что соглашусь.

Мы уехали вместе, но получилось так, что служили в разных местах. Меня назначили командиром медвзвода по штабу. Работали на передовой, оказывали первичную помощь раненым и доставляли их в госпитали. Наша команда была удивительно дружной, каждого вспоминаю с особой теплотой. Не жалея сил, спасали наших ребят.

Но кто-то из команды погиб, кто-то демобилизовался по возрасту. От старой гвардии никого не осталось. Я тоже решил, что своей основной профессией принесу больше пользы ребятам, и с января перешел в госпиталь, расположенный в Северодонецке. Сейчас работаю здесь военным травматологом.

«Если в ране есть опарыши, это очень хорошо. Значит, у пациента нет омертвения тканей»

– Как раненые попадают в ваш госпиталь? Напрямую с передовой? Какой путь они проходят до того, как попадут на операционный стол?

– Раненым оказывается первая помощь на поле боя или в эвакуационных пунктах. Если состояние пациента стабильное и он нуждается в оперативном лечении, его доставляют в наш госпиталь. Тяжелораненых отправляем специальным бортом в тыл. Можно сказать, что мы оказываем раненым первую специализированную помощь. Основные операции – остеосинтез (хирургический метод восстановления целостности костей, – прим. ред.) и ампутация.

Проводится по 17-18 операций [в день] по переломам. Однажды трем врачам пришлось за сутки принять 518 человек. Бывало, на протяжении нескольких недель принимали в среднем по 320-350 больных за сутки – своеобразный рекорд. Во время сильных столкновений раненых привозят очень много. Проводим операции, обрабатываем раны. В летнее время в ранах появляются разные черви, опарыши. Их удаляем.

Фото: из личного архива Булата Адиятуллина

– На такое и смотреть-то непросто.

– На самом деле, очень хорошо, если в ране есть опарыши. Значит, у человека нет омертвения тканей. В летнее время черви появляются даже в двух-, трехдневных ранах.

– Булат, вы приехали в зону СВО уже как опытный травматолог. Вам пришлось научиться чему-то новому в военном госпитале? Какие особенности у специальности «военный травматолог»?

– В первую очередь это, конечно, никогда не встречавшиеся на гражданке осколочные ранения от мин, обстрелов. Они лечатся совершенно по-иному. В этих случаях больше, чем травматология, необходимы, наверное, хирургические знания. Большинство ран не заживают сразу, многие начинают гноиться. Ни одна операция не проходит просто, как это бывает с плановыми операциями: подрезал, зашил – и через 10 дней пациент уже на ногах. Существует военная классификация видов ранений. Также требуется поставить правильный, по-военному точный диагноз.

– С какими ранениями привозят чаще всего?

– Огнестрельные, осколочные от мин ранения в руки, ноги, грудь. При выявлении внутреннего кровотечения тоже делаем операции. Сначала полностью промываем брюшную полость. Если уж ты зашел внутрь, то делаешь всё, что должен делать хирург.

Здесь наша «банда» очень сильная. Наш хирург – из Екатеринбурга, сосудистый хирург – из Новосибирска. Втроем мы закрываем все фронта. Очень многое зависит от согласованности действий. Когда каждые полчаса привозят по 30 раненых, даже маленькое недопонимание может привести к непоправимым последствиям. Эвакуированных с передовой быстро распределяем по видам ранений, кого-то сразу отправляем в тыл, кого-то забираем на операцию.

«Осколок снаряда прошел насквозь, не задев ни одной артерии»

– Есть ли проблемы с обеспечением медикаментами, оборудованием?

– Нет, никакого дефицита нет. Гуманитарная служба работает очень четко, привозят все необходимое. Бытовые принадлежности, лекарства – все в избытке. И продукты питания постоянно доставляют, даже фрукты привозили. За время моей работы из Татарстана приезжали четыре раза. Ребята, девчата из Арска, мы с ними с удовольствием посидели, пообщались за чашкой чая. Услышать родной татарский язык – это было как бальзам на душу.

– Много татар среди ваших пациентов?

– Попадаются ребята, приехавшие по мобилизации. Среди них много из Лениногорска, Челнов, Альметьевска. Когда вижу земляков, это как будто встретил родственника. Хочется отнестись еще внимательнее, теплее.

Фото: из личного архива Булата Адиятуллина

– В госпитале достаточно медперсонала?

– Там, где я сейчас работаю, не хватает медсестер. После того как женщинам старше сорока пяти запретили работать медсестрами, они стали увольняться, а новые на их место не приходят. Молодые кадры не торопятся приезжать, потому что нагрузка огромная, работать приходится без выходных – месяцами, годами.

– Вам тоже поначалу было сложно привыкнуть?

– Конечно, перейти из привычной жизни в другие условия было трудно. Я скучал по своей прежней работе, думал, правильно ли поступил, приехав сюда. А потом привык. Если не мы, то кто будет это делать? Мы – молодые, но уже опытные врачи. Энергии у нас много, соображаем хорошо. Надо приносить нашим ребятам максимальную пользу, помогать им. Я, понимая это, пришел работать с целью оказать помощь как можно большему количеству людей.

– Первое время бывало что-то, вызывавшее у вас шок?

– Не могу сказать, что что-то прямо шокировало, потому что я уже много лет в медицине. К тому же мы понимали, куда едем. Эмоционально были готовы. Но удивительные клинические случаи, конечно, были. Например, парень выжил после попадания осколка снаряда, который прошел сквозь него, – через рану было видно стену! Это был большой осколок, но он не задел ни одной артерии. Очень удивились, как этот парень выжил.

Еще один наш боец поразил тем, что 11 дней полз на руках к своим, при том, что обе ноги у него были перебиты у основания бедра, он полз на спине. С передовой, без воды, без еды. И сумел-таки добраться до наших. Мне пришлось буквально пересобирать его заново. На такие случаи смотришь как на чудо.

«Когда не можешь помочь, руки опускаются»

– Что вы чувствуете, когда пациент умирает, несмотря на все ваши усилия?

– Такое тоже бывает. Хуже всего то, что это может случиться совершенно неожиданно. Однажды меня перевели в госпиталь, куда пациентов отправляют долечиваться. В первую же ночь моего дежурства – труп. Пациент встал покурить, и у него остановилось сердце. На следующий день снова такая же ситуация: человека только перевели в госпиталь, пяти минут не прошло – уже не дышит. «Куда я попал, за какие грехи мне это?» – думал я тогда. Все делаешь правильно, а спасти не удается.

Сейчас тоже бывают потери. Но у нас работает очень сильная реанимационная бригада из Екатеринбурга – медицинский отряд специального назначения. Ребята – мастера своего дела, стараются избежать потерь по максимуму.

А так раненые ребята в основном уходят из-за тромбоза. После ранения накладывают жгут. Снимают его – кровь вроде бы не течет. А там уже образовался тромб…

Фото: из личного архива Булата Адиятуллина

– Какое у вас отношение к смерти?

– Наверное, больше философское. От судьбы не уйдешь. Да, мы делаем всё возможное, чтобы спасти человека. Но иногда мы бессильны. Безусловно, в таких случаях руки опускаются. Начинаешь корить себя, тебе кажется, что в этой смерти есть и твоя вина. Только с помощью коллег, близких выхожу из этого состояния. Анализируя холодным умом, понимаешь, что ничего нельзя было сделать. Стараешься, чтобы в дальнейшем таких случаев было как можно меньше.

– Наверное, вам приходится еще и быть хорошим психологом. Например, вы вынуждены прибегнуть к ампутации, человек выходит из наркоза, а ног нет…

– Мы всегда заранее предупреждаем пациентов об этом. Объясняем, что структура уже разрушается, ткани нежизнеспособны. Если не ампутировать сейчас, инфекция поднимется выше и придется отрезать еще больше. Только после того, как пациент соглашается и дает свое разрешение. Он засыпает, а мы делаем то, что должны, чтобы его спасти…

Да, такой разговор тоже дается нелегко. Потому что человек и так чудом остался жив, пережил шок, и после этого ему приходится сообщать, что он потеряет ногу. Кто-то не хочет принимать этого факта, говорит, что будет бороться до последнего. Если пациенты не дают согласия на ампутацию, их отправляют в другие госпитали. К сожалению, в таком большом потоке пациентов их судьбу отследить невозможно.

– Говорят, на СВО даже те, кто не верит в Бога, становятся ближе к религии. Вы ощутили в себе какие-то изменения в этом плане? Ваши взгляды поменялись?

– Я и так не был далек от религии. Моя мама училась в примечетных медресе, сейчас учится в медресе «Мухаммадия». Я рос, зная, что Бог есть и он един, приехал сюда с философским багажом. Старался не пропускать намазы. Но в нынешних условиях часто читать не получается. Религия помогает в момент утраты друзей, близких, моих пациентов. Она всегда рядом с нами, просто надо уметь правильно обозначать границы.

«Когда над тобой повисает дрон, сердце сжимается: бросит или нет…»

– У врачей есть позывные?

– Конечно, мы ведь тоже военные. Как я уже сказал, тоже служил на передовой, много раз участвовал в эвакуации ребят. И друзей приходилось спасать. Однажды доставали из огня моего самого близкого друга, коллегу Азамата. Этот день в ноябре прошлого года не забуду никогда. Он был тяжело ранен, наша группа спасения из четырех человек тоже получила ранения. С другим врачом мы добрались до Азамата. Мина пробила ему бедренную артерию в четырех местах. Наложили жгут, вывели его к эвакуационной точке.

Я провожал Азамата до госпиталя. Жуткий холод, едем в машине. Говорю ему: «Аза, потерпи, друг», прошу разговаривать со мной, не отключаться. А он уже прощается со мной. Слава богу, добрались до госпиталя. К сожалению, ногу сохранить не удалось, операция закончилась ампутацией. Вот только вчера с ним связывался. Ему поставили протез. Одна рука у Азамата тоже плохо работает…

Обстановка на передовой вот такая. Мне пришлось поработать там около года.

– Наверное, близкие сильно переживали за вас.

– Мне и самому было тревожно. Лес, блиндаж, ночные обстрелы. Летают дроны. Когда они повисают над тобой, сердце сжимается… Бросит или нет… Там жизнь решают секунды. Таких моментов было очень много, только с Божьей помощью я сегодня живой и целый. Только пройдя через такие ситуации, понимаешь, насколько страшна война. Сейчас я работаю в мирных условиях. И врачи, и наши пациенты всем довольны.

– Как вы отдыхаете?

– В выходные мы работаем. Если появляется свободное время, созваниваюсь с близкими, читаю книги, могу посмотреть сериал. Во дворе есть турник, можно позаниматься. Вот и всё.

Гульназ Хабибуллина, «Интертат», перевод с татарского

Читайте также: