Внук русского, выжившего в Хиросиме: американцы теряют человеческий облик

2025-08-06T05:47:17Z — Ровно 80 лет назад, около восьми утра по местному времени, американский бомбардировщик B-29 с собственным именем «Энола Гей» (в честь мамы командира экипажа, полковника Пола Тиббетса ), вышел на заданную точку в девяти километрах над японским городом Хиросима. 15-килотонная урановая бомба по имени «...

Ровно 80 лет назад, около восьми утра по местному времени, американский бомбардировщик B-29 с собственным именем «Энола Гей» (в честь мамы командира экипажа, полковника Пола Тиббетса), вышел на заданную точку в девяти километрах над японским городом Хиросима. 15-килотонная урановая бомба по имени «Малыш» устремилась к цели. В первые же минуты взрыв убил 70 тысяч безоружных людей, а вместе с «отложенными последствиями» — 166 тысяч. 9 августа плутониевая бомба «Толстяк», сброшенная на Нагасаки, убила ещё 60 тысяч.

Тех, кто пережил ад на земле, в Японии называют «хибакуся» — люди, на которых воздействовал взрыв. Среди полумиллиона хибакуся был и наш соотечественник Фёдор Парашутин. Этот человек прошёл через несколько трагедий (первое в истории применение ядерного оружия, к счастью, оказалось последним испытанием), и завершил долгую жизнь почти «хеппи-эндом».

Об удивительной жизни Фёдора Михайловича Парашутина ИА Регнум поговорило с его внуком, Александром Русановым.

— Александр Михайлович, история вашего деда сразу вызывает вопросы. В августе 1945 года Красная армия только готовилась к Маньчжурской операции, на Японские острова наши войска не высаживались. Как русский человек оказался в Хиросиме в день трагедии?

— Фёдор Михайлович и его жена Александра Николаевна жили в Хиросиме. Дед владел в городе магазином европейского готового платья — такая одежда пользовалась популярностью в Японии, так что семья была обеспеченной. Они из первой волны эмиграции.

— Дед воевал за белых в Гражданскую войну?

— Да, в армии Колчака. С её остатками он и ушёл из России, и оказался очень далеко от родных мест.

Фёдор Михайлович родом из Сарапульского уезда Вятской губернии, из деревни под названием Сотоны. В 1914-м он, 19-летним, обвенчался с Марией Фёдоровной Кузнецовой, на год его старше. Родилась дочь, Елена. От этого брака и происходит наш род. Но эту семью он потерял во время Гражданской войны. Александру Николаевну, вторую жену, он встретил уже в эмиграции. Но обо всём по порядку… В 1916 году Фёдора призвали в армию, в 166-й запасной полк, который стоял в Сарапуле. На Первую мировую дед не попал, потом отпросился на побывку, а тут революция

В 1918-м в Ижевске и Воткинске (это город километров в сорока от родной деревни деда) началось восстание против большевиков. Солдаты 166-го запасного полка, где дед служил рядовым, решили примкнуть к этому выступлению. Так дед оказался в повстанческом отряде, а затем и в колчаковской армии. Служил в воткинских стрелках на фронте, которым командовал генерал Каппель. Бойцов Воткинско-Ижевской бригады наградили знаком «За Сибирский поход» — и деда в том числе. В 1920-м году он уже был в чине капитана, это было уже в Приморье.

Вообще, Гражданская война, которая разделила страну и семью, была первой трагедией в его жизни. Второй были скитания и эмиграция, жизнь в чужих странах.

— После падения «белой армии оплота» Фёдор Михайлович и эмигрировал в Японию?

— Нет, сначала был Китай, Харбин. Там дед работал приказчиком в магазине у одного богатого китайца, и тогда-то решил открыть своё дело. Там же он познакомился со второй женой, Александрой. А в 1926-м семья решила перебраться в Японию. Точнее, сначала уехал Фёдор Михайлович — освоиться на новом месте, где сначала дела шли не очень. А через два года он вызвал жену. Тогда-то они открыли магазин европейской одежды в Хиросиме. Он назывался «Russia Sohten Parashutin & Co». Sohten — это, по-видимому, так латиницей передали название деревни деда — Сотоны.

Единственное что, у Фёдора Михайловича и Александры Николаевны не было детей, по какой уж причине, не знаю.

— 6 августа Фёдор Михайлович был в самом городе?

— Да, у себя дома, с женой. Он потом поминутно мог воспроизвести это страшное утро. Он с Александрой Николаевной собирался пить чай, и вдруг — гром, стена зашаталась, начал обрушиваться потолок. Александра успела выскочить в дверной проём — как я понимаю, как их учили на занятиях по гражданской обороне. А на деда обрушилась балка, он закричал, звал жену, но она не смогла его вытащить, говорила, что ничего не может сделать. Фёдор Михайлович смог собрать с силами и выбраться самостоятельно, добраться до соседнего дома, где жил врач-японец.

Как только дедушка и Александра Николаевна успели отбежать на несколько метров от их горящего дома, стены и крыша рухнули.

— Дом был далеко от эпицентра взрыва?

— Где точно находился дом, сказать не могу, я историю деда знаю из пересказа — он передавал моей матери. Но я изучал этот вопрос в своё время. По логике, да, далеко. Всё что было в эпицентре, сгорело. Люди гибли на месте или получали сильнейшие ожоги.

— Ваш дедушка и его жена выбежали на улицу. Что было потом?

— Врач-японец сказал им, что нужно бежать к реке — через центр города течёт река Мотоясу. Сказал, что нужно забираться в воду и обливаться, чтобы смыть пыль. И попросил взять с к реке своих двух дочерей, присмотреть за ними. Дедушка рассказывал, что когда они добрались до реки, там уже было множество народу. Видимо, этот совет, обливаться водой, был частью занятий по гражданской обороне. Судя по тому, что рассказывал дед, дочери этого японского доктора умерли от последствий взрыва.

Люди долго не отходили от реки, они там находились несколько дней. В городе же были власти, так что привозили еду, одеяла, чтобы укрываться на ночь. Дедушка и его жена также пробыли у реки несколько дней. Потом, насколько знаю, потерпевших размещали в одном из храмов, который не пострадал от взрыва. У них же ничего по сути не оставалось.

Дом разрушен, ткани на продажу, которые там хранились, сгорели. Дед вспоминал, что сгорели иконы, остались только металлические оклады. Осталось несколько обгоревших фотографий, на них, можно сказать, следы этого ядерного огня.

— После катастрофы Фёдор Михайлович и Анна Николаевна долго оставались в городе?

— У них появилась возможность уехать в город Кобе, это по дорогам километров триста от Хиросимы. К слову, именно в православную церковь этого города и передали оклады от сгоревших икон.

И так повезло, что дед нашёл своего земляка и однополчанина Ивана Вольхина. Он из соседней деревни Шалавенки, они вместе с дедом в школе учились. Потом вместе попали на службу в один полк 155-й дивизии, у Колчака тоже в одном подразделении. Потом в одном «потоке» эмигрировали в Китай, в Японии как-то их пути разошлись. Но тут общая беда сплотила. Иван помог Фёдору и Александре устроиться жить в Кобе.

— Считается, что японцы настороженно относятся к иностранцам. Как они относились к русским, с которыми приходилось делиться пищей и кровом?

— Видимо, их воспринимали так же, как и всех остальных жертв катастрофы, а пострадавшим помогали как могли. По приезду в Кобе, где они остановились у Вольхина, туда люди несли Фёдору Михайловичу и Анне Николаевне продукты, одежду. Гуманитарную помощь, как бы сейчас сказали. Вольхин, вроде бы, даже завидовать начал — вот как помогают. Потом он начал ворчать: мол, могли поделиться этой помощью.

— И они опять поругались?

— Нет, они не ругались, они так и всю жизнь были друзьями, общались и поддерживали друг друга. Потом даже вместе участвовали в розничном бизнесе. Они и их жены, ездили по деревням, торговали. Тогда, сразу после войны, расцвёл чёрный рынок, это как-то давало возможность восстановить жизнь. Дед снова занялся мелкооптовой торговлей, дело пошло.

Довольно скоро ещё один русский эмигрант — я только имя его знаю, Василий — предложил купить у него дом с рассрочкой. Сам этот Василий уехал в Америку. Так дед с женой стали жить в этом большом двухэтажном доме, который называли «немецким» — там раньше жил немецкий инженер.

— То есть, можно сказать, что в сравнении с другими хибакуся, вашему дедушке повезло.

— Последствия, конечно, были. В 1950-х у деда диагностировали рак гортани, прогрессирующую форму. Но, можно сказать, произошло чудо: опухоль была не злокачественной. Сделали операцию, после которой дедушка прожил до 89 лет, здоровье его было крепким. Он активно участвовал в жизни общины в Кобе — был старостой и казначеем Успенской православной церкви. А когда случилась беда, храм сгорел, он вместе с другими эмигрантами нашёл средства на строительство новой церкви. Вольхин тоже помогал.

Но, как я и говорил, детей от второго брака у Фёдора Михайловича не было. Дочь Елена осталась в России.

— Как сложилась судьба вашей семьи, той части семьи Парашутиных, которая осталась на Родине?

— Я знаю, что моей маме приходилось нелегко, люди знали, что дед ушёл с белыми, её дразнили «белогвардейским щенком». Когда её возраст приближался к совершеннолетию, насколько известно, ей грозил срок как члену семьи врага народа. Точнее, даже документы уже пошли по инстанциям.

Но помог один из братьев деда, крёстный моей матери, и одновременно председатель колхоза. Позвал к себе и объяснил: тебе пока нет 18-ти, срочно ищи жениха, и меняй фамилию. Её готов был взять замуж секретарь комсомольской ячейки, человек со статусом. Маме пришлось смириться с таким «браком по расчёту», и этот комсомольский работник стал её первым мужем. В браке родилось двое детей. Первый муж моей мамы пропал без вести в 1941 году, в боях под Ленинградом. А уже после войны она уже вышла замуж за Михаила Русанова, моего отца.

Мамин младший брат, мой дядя, Андрей Фёдорович Парашутин, тоже ушёл на фронт в 1941-м, участвовал в битве под Москвой, воевал под Смоленском, подо Ржевому, в Белоруссии. Победу встретил в Кёнигсберге.

После войны мама работала в колхозе, потом в Воткинске — санитаркой в больнице. У неё в общей сложности родилось четверо детей, двое от первого брака, двое от второго. Прожила, как и её отец, долгую жизнь: дедушка до 89, мама до 93 лет.

— Фёдор Михайлович в итоге восстановил связь с семьей. Когда это произошло?

— Он пытался это сделать сразу после Гражданской войны, в 1925-м, когда жил в Китае. Написал одному из братьев, Степану, тот жил в Ленинграде. Степан начал звать брата на Родину. Фёдор Михайлович вроде бы даже дал предварительное согласие, но то отказался — то ли от того, что у него была уже вторая жена, то ли из опасений.

После войны дедушка искал семью через Международный Красный крест, писал в Воткинск. И в 1967-м ему удалось выйти на родных. Точнее, на сына, на Андрея — моего дядю. Но он отца не принял, открестился сразу. Сказал: «Я такому отцу пулю в лоб пущу!». А мама приняла отца, начала переписку с ним.

Я дедом тоже успел пообщаться — созванивался по телефону, но разговор было вести тяжело, из-за последствий операции на гортани.

— Дедушка не планировал вернуться на Родину?

— Нет, опасался последствий из-за службы в белой армии. Собственно, поэтому и общение было довольно сложным, не только из-за проблем с операцией: боялись, что разговоры прослушиваются, поэтому вели разговоры на нейтральные темы. А о прошлом деда, где он служил, мы даже и не пытались узнать.

Что же касается личной встречи, то об этом речь начала идти уже после того, как умерла Александра Николаевна, вторая дедушкина жена. Это было в 1980-м.

— При каких обстоятельствах семья воссоединилась?

— Деду удалось добиться того, чтобы мама смогла к нему приехать — через Общество японо-советской дружбы, и Организацию жертв Хиросимы. В итоге, весной 1982-го они встретились в Японии, в первый раз. Получается, через 63 года после того, как расстались.

И во время первой встречи, мама, конечно спросила, не хочет ли он вернуться. Дедушка сомневался, говорил о последствиях. Даже сомневался, действительно это настоящая его дочь приехала, может быть кого-то чекисты подослали. Задавал ей вопросы, но «оттаял», признал… Сводил в магазин модной одежды, в парикмахерскую.

В 1984-м мама во второй раз смогла выехать к своему отцу — и тогда, перед второй встречей, он уже сказал, готов вернуться с ней обратно в Россию.

Но, к сожалению, судьба распорядилась по-другому. Мама приехала 20 ноября 1984 года, а буквально перед этим дедушка упал с лестницы (он жил в том же двухэтажном доме), получил серьёзную травму. 20-го ноября она приехала, а 27-го он умер. У неё на руках, не приходя в сознание. Но он, конечно, успел попрощаться с дочерью. Похоронили Фёдора Михайловича на иностранном кладбище в Кобе.

— Какой была судьба дома?

–Он перешёл маме по наследству, она его продала. Сейчас он на территории музея-заповедника города Кобе: дом находится в районе, где исторически жили иностранцы. При этом это частное владение. Одно время, в 90-е там было кафе.

— А память о русском, выжившем в трагедии Хиросимы, сохраняется?

— Сохраняется и в России, в том числе при моём участии. Благо, сейчас есть время. Я работал руководителем молодёжного культурного центра в Петербурге, прожил в этом городе с 1980 по 2012 год. Сейчас на пенсии, живу в Пермском крае, изучаю историю семьи. В том числе, веду тематическую группу «Вконтакте», и готовлюсь писать монографию о Фёдоре Парашутине.

— Сейчас делаются попытки «скорректировать» отношение к трагедии Хиросимы, которую пережил ваш дедушка. Так, американская New York Post (NYP) выпустила материал, в котором утверждается, что бомбардировка японских городов «спасла жизни», так как именно она побудила Японию капитулировать. Что вы можете сказать по этому поводу?

— У меня уже давно сложилось отрицательное мнение про американцев… В цензурных словах это прокомментировать не смогу, а литературными об этом нечего сказать. Полнейший цинизм и попытки отмазаться от содеянного. С каждым годом США все больше теряют человеческий облик. Это всем очевидно.

Читайте также: