На Западе больше не будет демократии – он уже не может себе этого позволить

2025-07-22T18:11:00Z — Запад называет себя образцом демократического устройства, но это ложь: там нет не то что образцовой, но и вообще никакой демократии, пишет UnHerd. Осталась лишь ее имитация, прикрывающая произвол элит. Дальше будет или сползание к откровенной диктатуре, или общественный взрыв. Или и то и другое по очереди.

---

Реальные изменения — это иллюзия.

Орбан при всех отчихвостил фон дер Ляйен: бабушка не переживет такой позор. Будет знать, как лезть в политику

У Франции множество проблем, начиная со спотыкающейся экономики и заканчивая бурным ростом преступности. Но, судя по последним событиям, правительство думает совсем о другой угрозе: о социальных сетях. В этом месяце прокуратура начала уголовное расследование в отношении компании Х Илона Маска, обвинив ее во внешнем вмешательстве посредством манипулирования алгоритмами, а также обвинив эту платформу в распространении "ненавистнического" контента. До этого был полицейский обыск в штаб-квартире ведущей оппозиционной партии Франции "Национальное объединение", против которой тоже было начато весьма сомнительное уголовное расследование по делу о финансировании избирательной кампании.

Пятая республика здесь далеко не одинока. Западная демократия находится под угрозой — но не со стороны "иностранных врагов" или "ультраправых популистов", а со стороны ее собственной элиты. Будь то в Британии, Германии или Ирландии, цензура стала обычной практикой по всей Европе и за ее пределами. Инакомыслие все чаще становится уголовно наказуемым деянием, а правовые системы используются в качестве средства подавления оппозиции. В последние месяцы эти тенденции переросли в прямые нападения на основные институты демократического управления. В Румынии — а это лишь один из многих примеров — были аннулированы выборы, потому что они дали "неправильный результат". Другие страны рассматривают аналогичные меры.

Теоретически это делается во имя защиты демократии. На самом деле цель ясна: помочь правящей элите сохранить власть перед лицом колоссального упадка ее легитимности. Пока неясно, добьется ли она успеха в этом деле. Однако понятно, что ставки огромны. Если элиты сумеют укрепить свою власть с помощью все более авторитарных средств, то Запад вступит в новую эру управляемой демократии — или демократии исключительно на бумаге. Если они потерпят неудачу, то в отсутствие связной альтернативы возникший вакуум может привести к углублению нестабильности, общественным беспорядкам и системному кризису. Так или иначе, перспективы у западной демократии весьма мрачные.

Критики уже много лет бьют тревогу из-за этого отступления от демократии, которым руководит элита. Еще в 2000 году политолог Колин Крауч придумал термин "постдемократия" для описания того обстоятельства, что хотя западные общества хвастаются внешними атрибутами свободы, это все больше становится бессмысленным фасадом. Выборы, утверждал Крауч, превратились в жестко контролируемый спектакль, которым руководят профессиональные мастера убеждения, действующие в рамках общего неолиберального консенсуса (за рынок, за бизнес, за глобализацию). Они предлагают избирателям очень небогатый выбор по фундаментальным политическим и экономическим вопросам. Граждане, в свою очередь, играют пассивную роль, будучи беспомощными перед лицом власти политиков и корпораций. Политика, писал Крауч, снова попадает под власть привилегированной элиты, как это было до демократической эпохи.

Крауч написал это на пике того, что знаменитый Фрэнсис Фукуяма назвал концом истории. По словам этого политолога, окончание холодной войны и глобальный триумф западной либеральной демократии ознаменовали собой "окончание идеологической эволюции человечества". Последующие потрясения, особенно после финансового кризиса 2007-2008 годов, разрушили это заблуждение о конце истории. Однако основной аргумент Фукуямы заключался не в том, что часы истории остановились, а в большей степени в том, что теперь уже не будет серьезных вызовов либеральной демократии и рыночному капитализму, который считается венцом социальной эволюции.

Какое-то время прогноз Фукуямы казался точным. Историческое поражение социализма сузило идеологическое пространство на Западе. Оно исключило любой серьезный вызов капитализму и дало возможность появиться технократической, деполитизированной модели управления. В ее основе лежал безальтернативный консенсус, сложившийся вокруг неолиберализма, а в центре — индивидуальная ответственность, рыночная гегемония и глобализация. Протесты левых, будь то против глобализации или войны в Ираке, не смогли перерасти в официальную политику. Напротив, большая часть левых после холодной войны отказалась от классовой борьбы ради либерально-космополитической политики. Она стала той силой, которая узаконила агрессивный "прогрессивный неолиберализм", являющийся результатом слияния псевдопрогрессизма и неолиберальной экономической политики.

Между тем на уровне геополитики статус "гипердержавы", который получили США, позволил им агрессивно утверждать свою глобальную гегемонию, создавая однополярный "новый мировой порядок". Это подкреплялось структурными экономическими сдвигами на Западе: спадом традиционного производства и упадком общественного договора Форда — Кейнса, на смену которым пришли услуги, распыление трудовых ресурсов, нестабильность и фрагментация. В большинстве западных стран занятость в сфере производства сократилась от трети до половины в абсолютном выражении. Это привело к разгрому рабочего класса как единого политического субъекта. Параллельно этому произошло разрушение профсоюзов и других материальных символов послевоенной политики масс.

Эта историческая тенденция усугублялась политикой, специально нацеленной на ослабление переговорных позиций и влияния рабочих (антипрофсоюзные законы, повышение гибкости рынка труда) и на усиление частного потребительства и апатии. Между тем процессы принятия решений все больше изолировались от демократического давления, главным образом путем передачи национальных прерогатив наднациональным институтам и надгосударственным бюрократическим структурам, таким как Евросоюз. Эта стратегия деполитизации демократии породила то, что некоторые называют "постполитикой": режим, где процветает политический спектакль, и где системные альтернативы неолиберальному статус-кво не просто подавляются, но и вытесняются. Американский журналист Томас Фридман правильно назвал постполитический неолиберальный режим системой, в которой "политический выбор сводятся к "пепси" или "коке"", то есть к незначительным вариациям в неоспоримых рамках.

Концепция постполитики неизбежно пересекается с концепцией демократии. Минималистский взгляд на демократию, сосредоточенный только на правилах и выборах, предполагает, что она пережила "конец истории", поскольку формальные институты сохранились, а в некоторых случаях расширились (например, в бывших коммунистических государствах). Однако содержательная демократия, то есть способность граждан активно формировать государственную политику и политическую повестку, резко ослабла. Не имея никакой системной альтернативы, политика и содержательная демократия зачахли, что привело к снижению явки избирателей. Можно сказать, что определяющая характеристика постдемократии заключается в том, что несмотря на существование выборов, большинство не правит, по крайней мере, не влияет на результаты политики. Вместо этого власть и влияние сконцентрированы в руках небольшой подгруппы общества.

С тех пор как авторы, подобные Краучу, впервые диагностировали это выхолащивание демократии изнутри, ситуация намного ухудшилась, особенно после финансового кризиса. Постдемократическая политика неолиберальной эпохи в течение 2010-х годов усиливалась, становясь все более репрессивной и авторитарной. В ЕС под предлогом реагирования на финансовый и валютный кризис наднациональные институты блока (в частности, ЕЦБ и Европейская комиссия) резко расширили свои полномочия, навязывая бюджетные правила и структурные реформы государствам-членам без демократического контроля.

Между тем никем не избираемая элита, не ограничиваясь такими институциональными изменениями, все больше вмешивалась в демократические процессы государств-членов. Удачный "денежный путч" ЕЦБ против Берлускони в 2011 году, когда центральный банк фактически вынудил премьер-министра уйти в отставку, сделав это предварительным условием поддержки итальянских облигаций и банков, является хорошим тому примером. Финансовый шантаж греческого правительства Ципраса —еще один пример. В совокупности эти события привели к тому, что некоторые наблюдатели предположили, что ЕС становится "прототипом постдемократии", ярым противником национального суверенитета и демократии.

Выжженная земля, оставшаяся после финансового кризиса, и последовавшая за ним политика строгой экономии, навязанная элитами, привели в середине 2010-х годов к первым в этом столетии крупным бунтам против истеблишмента, какими стали Брексит, Трамп, желтые жилеты и усиливающаяся антипатия к ЕС по всей Европе. Это массовое пробуждение, казалось бы, ознаменовало "конец конца истории", повсеместное неприятие неолиберального порядка, возникшего после холодной войны. Однако эти волнения в конечном итоге ни к чему не привели. Они были ослаблены или нейтрализованы истеблишментом посредством репрессий и идеологических контратак.

В этом смысле пандемия, помимо ее эпидемиологической природы, может быть истолкована как "глубокое структурное событие", которое ускорило эту авторитарную централизацию власти. Правительства раздули опасность для того, чтобы отбросить в сторону демократические процедуры, милитаризировать общества, подавить свободы и осуществить беспрецедентные меры контроля над людьми. А в процессе этого — "заморозить" демократическую политику и истощить остатки энергии популистских движений конца 2010-х годов.

Аналогичная авторитарная динамика возродилась с началом российско-украинского конфликта. Сейчас медийно-политический истеблишмент порочит, подвергает цензуре и даже наказывает тех, кто критикует западную воинственность. Всего лишь месяц назад ЕС принял шокирующее и беспрецедентное решение, введя санкции против трех граждан Евросоюза. Он запретил им поездки по ЕС и заморозил банковские счета — якобы за то, что они вели "пророссийскую пропаганду".

В то же время появились новые популистские угрозы установившемуся порядку, главным образом со стороны правых. Но пока они тоже не в состоянии нарушить существующее положение дел. Отчасти потому, что все более непопулярные и лишившие себя легитимности элиты Запада обращаются к еще более наглым формам репрессий, чтобы влиять на результаты выборов и заглушать эти проблемы. Случай с Румынией ознаменовал зловещую эскалацию: элиты, пользуясь поддержкой НАТО и ЕС, отменили результаты президентских выборов, наложив запрет на участие популистского кандидата с помощью необоснованных утверждений о вмешательстве России.

Эти события сигнализируют о тревожной тенденции. Элиты больше не ограничивают себя "управлением" результатами голосования с помощью "мягких" или тайных средств, таких как манипуляции со СМИ, цензура, юридические войны, экономическое давление и разведывательные операции. Они с нарастающей готовностью полностью отказываются от формальных структур демократии. Если оглянуться назад, то "постдемократическая" эпоха технократической практики управления, описанная Краучем, кажется в сравнении с сегодняшним днем позитивной и безобидной. Все эти репрессии осуществляются во имя защиты демократии от так называемых внутренних угроз (популистов) и внешних опасностей (иностранных врагов). Однако становится все более очевидно, что их истинная цель заключается в укреплении власти элит.

Однако направленный против истеблишмента анализ нынешнего "кризиса демократии" в основном зиждется на ошибочных предположениях: что текущая фаза отклоняется от исторической нормы; что послевоенный социал-демократический капитализм был по-настоящему демократическим; и что возврат к нему возможен. Эти предположения рассыпаются в пыль при пристальном рассмотрении.

Западная либеральная демократия, определяемая как представительная власть на основе всеобщего избирательного права, является совсем недавним явлением. Полное мужское избирательное право появилось в ограниченном числе стран только между серединой XIX века и началом ХХ-го. Женское избирательное право появилось в целом после Второй мировой войны. Фактическое право голоса у расовых меньшинств, таких как афроамериканцы, появилось спустя десятилетия. Короче говоря, демократия как всеобщее избирательное право для взрослых, независимо от состояния, имущества, расы или класса, существует всего несколько десятилетий. Раньше это было исключительной прерогативой элиты, либо же люди получали это право по половому признаку или по цвету кожи.

Кроме того, как отмечалось выше, демократия — это нечто гораздо более существенное, чем просто процедура голосования. Если демократия что-то значит, то она должна давать возможность гражданам влиять на курс государства и формировать политическую повестку по фундаментальным вопросам — будь это иммиграция, внешняя политика или общая траектория социальной и экономической политики. Трудно утверждать, что западная демократия соблюдает сейчас это условие. Однако остается без ответа еще один вопрос: если "реальная демократия" сегодня мертва, была ли она вообще когда-нибудь жива?

На протяжении относительно короткого периода — примерно между 1940-ми и 1970-ми годами — мы наблюдали за той формой демократии, которая была явно содержательнее того, что существует сегодня. За эти десятилетия, которые часто называют "золотым веком" капитализма, рабочий класс впервые в истории интегрировался в западные политические системы. Это позволило ему оказывать значительное влияние на политическую повестку, что привело к существенному расширению социальных, экономических и политических прав в условиях растущей политизации масс. Контраст с постполитическим периодом действительно очень резкий.

Тем не менее было бы неправильно идеализировать Запад середины прошлого века. Даже тогда демократия в ее содержательном смысле оставалась сильно ограниченной. Хотя правящие классы под давлением народных движений, холодной войны и угрозы общественных волнений были вынуждены наделять все большее количество людей избирательными правами и признать целый ряд политических и социальных прав, они делали это отнюдь не добровольно. Наоборот, ими часто двигал страх перед тем, что массы могут создать реальную угрозу установившемуся общественному порядку, и что рабочие могут использовать демократию для ликвидации существующих отношений.

В результате, идя на экономические уступки, западные элиты одновременно ограничивали демократическое участие самыми разными способами. Современные конституционные системы, включая зарождающиеся наднациональные структуры, такие как учрежденный в 1952 году Европейский суд, явно ограничивают народный суверенитет. Избранные правительства лишены возможности проводить определенную экономическую и социальную политику или даже бросать вызов существующим международным союзам. Все это время власть постепенно смещалась. Парламенты становились все слабее, а технократы и судьи все могущественнее, и каждый по-своему доказывал свою способность обходить и попирать национальные законы. Этому часто находили оправдание, называя такие действия способом защиты демократии от иррациональных и дестабилизирующих, как утверждала пугливая элита, требований масс. Это давний аргумент в либеральной политической мысли, приравнивающий слишком активное участие населения к риску популизма, власти толпы или экономической безответственности.

<…>

Падение Берлинской стены стало символом конца этой эпохи. За прошедшие десятилетия мы стали свидетелями постепенного разрушения демократических норм, причем этот процесс резко ускорился в последние годы. Здесь уместно вспомнить "исключительный случай" [немецкого правоведа и философа] Карла Шмитта, когда конституционные гарантии временно отменяются, и навязываются решения, которые невозможно протолкнуть по обычным демократическим каналам. Тем не менее, как подчеркнул 20 лет назад итальянский философ Джорджо Агамбен, "исключительный случай" в западных государствах теперь превратился в постоянное состояние.

<... >

Будущее, к сожалению, выглядит мрачным. Условия, приведшие к непродолжительному периоду содержательной демократии, исчезли и вряд ли вернутся в ближайшее время. На самом деле содержательная демократия мертва. Тем не менее распадающийся геополитический порядок, лежащий в основе западного господства и наталкивающийся на вызовы со стороны зарождающегося многополярного порядка, подкрепленного усилением таких держав как Китай, знаменует глубокие политические и экономические сдвиги. Разрушение гегемонии Запада ведет к ослаблению его элит, чье господство долгое время опиралось как на внутреннее подавление, так и на демонстрацию силы за рубежом. Снижение влияния в мире усиливает внутреннее недовольство, особенно когда оно подпитывается нарастающим системным неравенством.

Этот распад обнажает структурные недостатки западной системы. Без геополитической стабильности и экономического доминирования, которые когда-то маскировали внутренние противоречия, элиты становятся более уязвимыми. Что крайне важно, этот упадок также прокладывает путь новому порядку. Это не только геополитическая перестройка, но и возможное переосмысление политических и экономических систем. Пока западные элиты силятся сохранить свою ослабевающую власть, появляются огромные возможности для альтернативных концепций государственного управления и демократии.

Нам предстоит ответить не просто на вопрос о том, можно ли "возродить" демократию. Может ли возникнуть новый политический проект, который заменит изношенную модель управляемого элитой либерализма? Старый порядок рушится, а новый еще не родился. В этом вакууме может произойти что угодно.

Статья публикуется с незначительными сокращениями.

Читайте также:

2025-07-05T21:01:24Z

«Это безвластие власти» Почему в Европе и США заговорили о вырождении элит и чем это угрожает западным демократиям?

2025-07-18T05:00:00Z

России не повезло: Запад не может отказаться от борьбы с ней

Европа перестала даже минимально маскировать свои планы и подготовку к войне с Россией. При этом контроль над большей частью европейских стран удерживают либерально-глобалистские силы, которые в последние годы стало принято называть глубинным государством. Они, в свою очередь, получают активную поддержку из-за океана, где продолжается борьба между национально ориентированной и глобалистской частью истеблишмента.

2025-07-15T10:01:43Z

Запад содрогнулся, а России все равно. Как реагируют на ультиматум Трампа

На Западе недовольны выступлением президента США.

2025-07-06T14:48:15Z

Типичный русофоб поневоле. Незаметные лица безликого главы МИД ФРГ Йоханна Вадефуля

Вот же ж не повезло человеку! Или наоборот – повезло. Но внешность у него такая, что его трудно заметить и запомнить даже на фоне постной и безликой вынужденной 48-летней старлетки Каи Каллас, которая внезапно стала главной евродипломаткой в Еврокомиссии.

2025-07-01T09:43:00Z

Россия не будет завоевывать Европу. Она придумала кое-что другое

Россия намерена включить Европу в свою зону влияния, пишет Polityka. Она не собирается ее завоевывать в военном плане, а хочет просто подчинить себе. По мнению авторов статьи, для этого у Москвы есть разработанная стратегия, которую она уже якобы отрабатывает на Украине. В самой Европе к такому не готовы.